eyes, like thatch,Blazed, and the cannon’s roar was scarce allay’d,With bloody hands he wrote his first despatch;And here exactly follows what he said:“Glory to God and to the Empress (PowersEternal: such names mingled!) Ismail’s ours”. (VIII, 133)Подчеркнутые слова в оригинале выделены курсивом.
Дословно:
Суворов теперь был победителем – соперникомТимура и Чингиза в своей работе.Пока мечети и улицы, на его глазах, как соломаПылали, и рев пушек чуть затихал,Кровавыми руками он написал свою первую депешу;Здесь точно приводится то, что он сказал:«Слава богу и императрице!(Силы Вечные! Сблизить такие имена!) Измаил наш».У меня переведено:
Завоевателем Суворов стал, – собоюЗатмив Тимура и Чингиза. И когдаМечети и дома пылали над рекою,И пушек тяжкая смолкала череда,Депешу первую кровавою рукоюОн написал – в стихах! Читайте, господа!Вот: «Слава богу и царице! (Божья сила!Кого он сблизил!) Я – в твердыне Измаила».Всякий непредубежденный человек видит, что в смысле точной передачи оригинала я не погрешил ничуть.
Мною добавлено: «в стихах». Но в выноске к этой строфе Байрон приводит (неточно и в искаженной транслитерации) по русски стишок Суворова, посланный Екатерине после взятия Туртукая; дальше, в песне IX, когда Жуан доставляет императрице донесение Суворова, несколько раз говорится, что оно – в стихах. Это надо было обосновать здесь. При этом, если взять отдельно цитируемую реляцию Суворова («Слава богу и царице! Я в твердыне Измаила»), то перед нами – четырехстопный хорей, – как и в двустишии о Туртукае («Слава богу, слава вам! Туртукай взят и я там»), вправленный мною в ямбические строки.
Можно ли при этом говорить, что я «вовсе не задумываюсь», чтобы «должным образом» перевести то, что относится к Суворову (234, 1, 1)?
При этом победитель Зоила Кашкин умалчивает, что у Козлова здесь стоит:
Суворов победил, затмив собой Тимура.Лишь пальбы умолкли громы,Он написал кровавою рукой… Императрице первый рапорт свой.Дальше (после слов…these are the most tremendous words – «это были самые ужасные слова») – упоминается о пророке Данииле, истолковавшем на пиру у Валтасара таинственные письмена, и говорится:
…the prophet wrote no farce onThe fate of nations; but this Russ so wittyCould rhyme, like Nero, o’er a burning city. (VIII, 134).Дословно:
Пророк написал не фарс оСудьбе народов; но этот русский столь остроумный,Смог рифмовать, подобно Нерону, над пылающим городом.В моем переводе:
И Даниил-пророк в преддверьи лихолетийНе ухмылялся, нет. А русский острячокСредь пепла, как Нерон, сумел сложить стишок.Негодующая ирония Байрона очевидна. Даниил написал не farce, следовательно Суворов написал farce. So witty – «столь остроумный» – разве ирония не передана словом «острячок» (слово «остряк» само по себе не иронично)? Rhyme – «рифмовать», но и «рифмачить»: rhymer – «рифмоплет»; этот оттенок иронии передан словом «стишок». Вдобавок, приводя, как упоминалось, в выноске строки Суворова, Байрон говорит, что это a kind of couplet, «род куплета».
Почему же Кашкин так обижается за «острячка» и за «стишок» (233,1,1)? Тут же легкий «передерг»: Кашкин упоминает «глупый стишок». Это выражение есть, но не здесь, и в другом контексте. А именно:
Her next amusement was more fanciful;She smiled at mad Suwarrow’s rhymes, who threwInto a Russian couplet rather dullThe whole gazette of thousands whom he slew.Her third was feminine enough to annulThe shudder which runs naturally throughOur veins, when things calld sovereigns think it bestTo kill, and generals turn it into jest.Подчеркнуто везде мною.
Дословный перевод:
Ее второе удовольствие было более воздушным;Она улыбнулась сумасшедшим рифмам Суворова, который вместилВ русский куплет, несомненно глупый[129]Целую газету о тысячах, убитых им.Третье [удовольствие] было достаточно женским, чтобы уничтожитьДрожь, которая естественно пробегает поНашим жилам, когда обстоятельства побуждают государей находить, что прекрасно [130]Убивать, а генералов – превращать это в посмешище.Я перевожу:
Затем, по вкусу ей стишок пришелся глупыйСуворова, кто смог в коротенький куплетВложить известие, что где то грудой трупыЛежат, чем заменил полдюжины газет.Затем ей, женщине, приятно было щупыСломить у дрожи той, пронзающей хребет,Когда вообразим разгул убийств кромешный.Что повод дал вождю для выходки потешной.Я готов признать, что выражение «щупы» по отношению к дрожи – малоудачно (хотя это слово существует, – см. словарь Ушакова). Но мы видим, что в оригинале есть и «сумасшедший стишок», и «глупый куплет», и «посмешище», и «тысячи трупов», и «убийство считаемое прекрасным».
