Больше об этом – ни слова. Мне бы надо тогда сказать:
– Я ведь не из любопытства спрашиваю. Пусть бы еще одно свидетельство осталось. Может быть, какое-нибудь одно из них выживет. Чем больше свидетельств, тем больше шансов, что одно из них выживет, даже при том, что государство промышляет бреднем.
Но я этого не сказал. Я промолчал. Меня только удивила его резкость».
Хоть что-нибудь узнать про обстоятельства ареста удалось лишь после смерти Гроссмана. Согласно Ямпольскому, в писательскую квартиру «пришли два человека.
– Нам поручено извлечь роман. Вот именно так они сказали:
Так что про двух обыскивавших первым упомянул Ямпольский. Аналогично – об изъятии всех материалов, относившихся к роману. Эти сведения потом – с вариациями – воспроизводились мемуаристами, журналистами и литературоведами.
Но Ямпольский, в отличие от Липкина, подчеркнул: не от Гроссмана услышал историю ареста. Тот вообще уклонялся от такой темы.
Похоже, что уклонялся и в разговорах с Липкиным. Больная тема. Вот и пришлось мемуаристу использовать чужие публикации.
Кстати, интервью с единственной ныне здравствующей свидетельницей есть в упомянутом выше немецком документальном фильме 1997 года – «Литературная контрабанда из СССР». Гроссмановская сноха рассказывала: «14 февраля 1961 года, около 11 часов позвонили в дверь. Вошли пять человек, один из них направился ко мне и сказал, что они из КГБ, пришли забрать роман “Жизнь и судьба”».
Вот именно – «пять человек». Три сотрудника КГБ и два понятых. Все в штатском, вошли быстро, удостоверения были предъявлены только Гроссману, потому его сноха и не уяснила, сколько офицеров, кто из них в каком звании. Да и вряд ли ей было важно, полковник ли старший наряда или подполковник. Воспроизводила запомнившееся.
Отметим, кстати, что в интервью свидетельница подчеркнула: старший наряда сразу обозначил цель. Не обыск подразумевался, а только изъятие рукописей, которые Гроссману предложили отдать добровольно.
Липкин об этом не знал. Его версия стала общепринятой только в силу авторитета «самого близкого друга Гроссмана». Прагматика ее проста: Твардовский хотел помочь, а Кожевников – доносчик.
Но мемуарист лишь сказал, а вовсе не доказал, что было именно так. Более того, достаточно оснований считать, что все происходило иначе.
Компоненты интриги
В связи с изъятием рукописей возникают и другие вопросы. Они были уже сформулированы во введении к нашей книге. Теперь уместно к ним вернуться.
Ни один из мемуаристов внятно не объяснил, во-первых, почему арестованы только рукописи антисоветского романа, а не Гроссман. Причем он еще и сохранил – хотя бы формально – свой прежний статус.
Во-вторых, не объяснены причины весьма странного поведения сотрудников КГБ. Они лишь потребовали сдать все материалы, относившиеся к роману, затем собрали и увезли канцелярские папки, словно бы не догадываясь, что Гроссман может обмануть. Так и вышло.
Подчеркнем: поведение старших офицеров КГБ кажется странным лишь на первый взгляд. И оно вполне объяснимо, если учесть, что изъятие рукописей стало финальной акцией. Смысл ее – устрашение.
Интрига развивалась неспешно, гроссмановские действия были заранее предусмотрены, в чем он и убедился 14 февраля 1961 года. Обе стороны учли пастернаковский опыт.
Сначала Гроссмана лишили возможности оправдываться, ссылаясь на то, что сам он не распознал антисоветскую направленность романа. Не раз предупредили устно, а Катинов еще и письменно.
Затем – обыск. Гроссман указал, где хранились рукописи. Протоколы соответствующие подписал, тем самым подтвердив, что изъяты все материалы, относившиеся к роману. Значит, других нигде более нет – и в СССР, и за границей.
Коль так, появись иностранная публикация, виноват именно Гроссман. Значит, он тогда обманул КГБ. Получилось бы, что писатель умышленно распространял «антисоветскую литературу».
Он стал заложником. Нет причин сомневаться: был готов к ответственности. И – не рискнул. Потому что в новой ситуации не только собой рисковал бы. Конечно, эпоха послесталинская, лагерь или ссылка уже не грозили семье – жене и пасынку. Но судебный приговор бесспорно повлиял бы на их судьбы. По анкетам – родственники преступника, да еще и посягнувшего на советское государство. Ну а дочери «изменника Родины» уж точно бы не позволили остаться переводчицей в Библиотеке иностранной литературы. Гроссман это не мог не понять.
Вот почему организаторов акции, равным образом, исполнителей не заботило, все ли рукописи изъяты. Они знали, что по статусу обыскивавших Гроссман и сам догадается, кто ему противостоит. Если пришли за романом подполковник и два майора, значит, операция сочтена особо важной. Соответственно, уровень руководства – самый высокий.
Организаторы интриги допускали, что автор крамольного романа утаил хотя бы один экземпляр рукописи. И даже отправил за границу. Но случись такое, Гроссману пришлось бы вновь искать контакты с издателями, просить их, чтобы отменили публикацию. А иначе – арест, суд, обвинительный приговор.
Известность Гроссмана за границей была несопоставима с пастернаковской, значит, такой же защиты не имелось. Потому и лукавить с ЦК партии не
