Богословие наших православных братьев далеко от этого ушло. Дело в том, что ими было разработано еще и богословие Страстей (страданий) Христовых, значительно отличающееся от привычных нам западных подходов.
В западном восприятии, как мы уже заметили, Христос как бы разделен надвое. Его душа уже пребывает в вечном блаженстве, тогда как тело наделено способностью страдать, чтобы умиротворить праведный гнев Отца, гневающегося на нас. Кроме ужаса, которые просто невольно вызывает такое странное представление о Божественной Любви, тут недопустимо еще и это разделение души и тела Христа. Тут даже не нужно обращаться за помощью к «гуманитарным наукам», нелепость такого подхода и так сразу бросается в глаза.
Традиция древней Церкви, продолженная нашими православными братьями, знает другое разделение. Мне, конечно, сразу придется предупредить, что, к сожалению, если свести всю эту гибкую систему объяснений и толкований к простой схеме, то она не вызовет у вас слишком большого доверия. Но схема латинского богословия, та вообще идет просто против самой сути Евангелия. А эта хотя бы полностью этой сути соответствует. К тому же, как мы еще не раз увидим, похоже, что и святые часто проживали в своих житиях ту же самую тайну.
Итак, предложенное разделение проходит уже не между душой и телом, но прорезает и душу, и тело. Нам предлагают различать и в душе, и в теле Христа две разновидности моментов или аспектов: аспект славы и аспект испытания. На этот раз уже нет никакой угрозы единству Христа, Его души и тела. Тело, как и душа, как мы видели, участвует в обожении, берущем начало в единстве Христа с творческой мощью Бога. Но душа, как и тело, тоже может оказаться заброшенной в условия нашего мира, в удаление от Бога. Линия такого раздела пронзает и тело, и душу.
Однако, оба эти аспекта жизни Христа не придуманы богословами. Мы все это находим и в свидетельствах евангелистов. «Отцы» Церкви просто сделали из них соответствующие выводы. Конечно, их манера выражения кажется временами слишком абстрактной. Но за их словами все же стоит подлинная и реально пережитая ими тайна.
Рассказы свидетелей
Итак, с одной стороны, Христос может ходить по водам (Мф 14: 22–33). Он повелевает ветру и буре (Мф 8: 23–27), лодка, в которую Он входит, вдруг оказывается сразу на противоположном берегу озера, вместо того, чтобы просто по нему плыть. Сила исходит из Него и исцеляет прикоснувшуюся к Нему с верой кровоточивую женщину (Мф 9: 20–22). Он читает в сердцах людей и говорит им то, что было с ними в жизни (Ин 4: 16–18). Он предсказывает разрушение Иерусалима (Лк 21: 5–7)[350]. Лицо Его вдруг просияло ярче солнца. [351] Наконец, властью от Бога Ему данной, Он прощает грехи (Лк 5:20).
С другой стороны, Он ест, Он пьет, Он страдает, Он «скорбит смертельно» (Мф 26:38; Мк 14:34) и, в конце концов, умирает. Но, что еще более таинственно, невероятно и выглядит фантастически для Бога, это то, что Он проходит через искушение в пустыне, перед выходом на общественное служение, сразу после явного знака благоволения Божия, проявившегося в момент Его Крещения. И там, в пустыне, Его искушали три раза, число тоже символическое. И еще раз, тоже три раза, Он был искушен в самом конце Своей жизни, во время моления о чаше в Гефсиманском саду, перед Страстями.
Искушения Христа
Три искушения в начале, три искушения в конце. Мы, конечно, узнали здесь все тот же образный язык, условный код. Когда мы читаем в Писании, что Бог сотворил небо и землю, то это не значит, что Он не создавал облаков и птиц, всего того, что будет между небом и землей. Это значит, что Бог сотворил все, начиная с неба и заканчивая землей. Или, когда в Апокалипсисе говорится, что Христос – Альфа и Омега (Откр 1: 8; 21: 6), т. е. первая и последняя буква, на нашем языке это звучало бы: А и Я, – то это вовсе не значит, что Он не будет и М или Р. Это значит, что Он – всё, от начала и до конца.
Следовательно, тут под знаком искушения представлена практически вся жизнь Христа. Рассказывая об искушении Христа в пустыне, св. евангелист Лука использует очень сильное выражение: «И, окончив все искушение, диавол отошел от Него до времени» (Лк 4:13). В Гефсиманском саду, перед арестом, Христос начинает молиться. Что же тогда произошло на самом деле между Ним и Отцом? Апостолов при этом, как нам сообщают, сморил сон, они уснули. Петр, Иаков и Иоанн должны были следовать за Ним чуть поодаль; те же апостолы, что присутствовали и при Его Преображении на Фаворе. Но они остались чуть в отдалении, на некотором расстоянии. Христос «отошел от них» и остался один, лицом к лицу с Тем, у Кого нет лица, со Своим предвечным Отцом. Молился ли Христос вслух? Могли ли эти трое апостолов слышать Его молитву? Возможно. Видимо, слова, донесенные до нас евангелистами, это уже что-то вроде краткого пересказа, в котором уже после событий была предпринята попытка восстановить и угадать весь ход драмы.
Но у Христа выступил пот, как при агонии, «и был пот Его, как капли крови, падающие на землю» (Лк 22:44). Это, похоже, апостолы на самом деле видели. Возможно, всякий раз, как Он подходил к ним. Эта деталь красноречиво говорит о масштабе драмы. Похоже, что феномен этот, кровавый пот, уже немного известен. Он может возникнуть в момент очень сильной, невыносимой боли, например, при ампутации без анестезии. Но в этот момент речь идет еще не о физических страданиях Христа. Он пока еще в Гефсиманском саду. Просто масштаб Его психологических страданий приводит к тем же результатам.
Смысл этой драмы передан нам одной-единственной фразой, с которой Христос обращается к Отцу: «… не Моя воля, но Твоя да будет!» (Лк 22:42). Вся проблема в этом необходимом переносе центра, когда другой должен стать нашим собственным центром, занять место нашего Я, а этому Я следует уступить все свое место другому. Вся динамика любви только в этом.
