дерьмо, которое ему подавали в ночном горшке. Правда, этому было безразлично, чьим дерьмом его кормят.
Вам и не вообразить, господа, до чего только не додумаются люди в своих разгоряченных фантазиях! Я знавала одного из той же породы, который требовал, чтобы я била его палкой по заднице до тех пор, пока не съест дерьмо, которое при нем вытащат из выгребной ямы, и только после того, как съедал последний кусок, я ощутила на своих губах вкус его неподатливой спермы.
– Все понятно, – произнес Кюрваль, щупая в это время ягодицы Дегранж. – Но я уверен, что можно зайти и еще дальше.
– Еще дальше? – спросил герцог, энергично разминавший голый зад своей сегодняшней супруги Аделаиды. – И куда же ты собираешься?
– Далеко! – ответил Кюрваль. – По мне, так в этих вещах нет никакого предела.
– И я так же считаю, – отозвался Дюрсе, прервав на время содомировать Антиноя. – У меня в голове вертятся еще более утонченные свинства.
– Ручаюсь, что знаю, на что ты намекаешь, Дюрсе, – сказал епископ, единственный из друзей, бездельничавший в эти минуты.
– Что за дьявол! – воскликнул герцог. – О чем вы говорите?
Епископ встал, прошептал что-то на ухо Дюрсе, тот утвердительно кивнул. Таким же манером епископ обратился и к Кюрвалю. «Ну да, конечно», – отозвался тот – и к герцогу – «Дьявол! – закричал герцог. – Никогда об этом не думал!»
Выражаться яснее эти господа не стали, и мы не в силах проникнуть в их замысел. Да и знай мы это, полагаю, что поступили бы правильно, не поднимая из чувства стыдливости завесу, ибо есть множество вещей, которые позволительно лишь едва обозначить – этого требуют элементарные приличия: ненароком можно оскорбить чей-нибудь целомудренный слух, а я глубоко убежден, что читатель уже оценил и признателен нам за нашу осторожность по отношению к нему. И в будущем мы окажемся достойны его одобрения, в этом мы можем уверить его и сейчас. В конце концов, что бы ни говорили, всяк спасает свою душу по-своему, и какой кары заслуживает тот, кто находит удовольствие в разглашении без всякой разумной скромности своих причуд, пристрастий, тайных грехов, всего, чему предается человек в горячке своих фантазий? Ведь это означало бы раскрытие тайн, долженствующих ради общего блага человечества оставаться сокрытыми; это означало бы попытку повального развращения нравов, попытку ввергнуть братьев своих во Христе во всяческие соблазны, навеянные этими картинами. Лишь Бог, зрящий все глубины наших сердец, всемогущий творец неба и земли, тот, перед чьим судом предстанем мы все в оный день, ведает, хотим ли мы услышать от него обвинения в подобном грехе!
Тем временем заканчивалось то, что было начато. Кюрваль, например, заставил Дегранж испражниться, другие проделали то же с другими. Перешли к ужину. Во время оргии Дюкло, услышав, как господа рассуждают об упомянутом выше режиме питания с целью сделать экскременты более мягкими на вкус и более обильными, высказала свое удивление тем, что такие знатоки не знают об истинно-верном способе сделать дерьмо и более насыщенным, и более изысканным на вкус. Спрошенная об этом чудодейственном способе, она сказала, что для этого надо вызвать у объекта легкое несварение желудка и добиться этого отнюдь не тем, что пичкать его нездоровой пищей, а просто давать еду в неурочные часы. Испытали средство в тот же вечер: разбудили Фанни, которая не была занята и мирно спала после ужина в своей постели, и заставили ее съесть четыре огромных бисквита. Наутро она выдала огромные красивые колбаски, каких до этого никто у нее не добивался. Таким образом, новая система была принята, с небольшой, однако, поправкой: предметы наслаждения вообще не надо кормить хлебом. Дюкло одобрила эту поправку, заметив, что она только улучшит результат ее метода. С тех пор не было ни одного дня, когда у тех или иных мальчиков и девочек не случалось легкого расстройства желудка; невозможно вообразить, что было этим достигнуто. Я упоминаю об этом мимоходом на тот случай, если какой-нибудь любитель пожелает воспользоваться этим рецептом, пусть он твердо знает, что лучшего ему не найти.
Остаток вечера был ничем не примечателен. Отправились спать, готовя себя к завтрашней торжественной церемонии бракосочетания Коломбы и Зеламира, знаменующей окончание третьей недели.
День двадцать первый
С утра занимались этой церемонией; все шло заведенным порядком, но не знаю, случайно или нет, юная новобрачная провинилась с самого начала: Дюрсе заявил, что в ее ночном горшке обнаружил кусок кала. Она защищалась, говорила, что это сделала не она, она говорила, что специально, чтобы навлечь на нее наказание, сделала старуха; что старухи вообще поступают так довольно часто, когда им хочется, чтобы девочек наказали. Она могла говорить сколько угодно, никто ее не слушал, и поскольку ее будущий супруг уже был занесен в книгу наказаний, то возможность подвергнуть каре обоих новобрачных весьма увлекла общество. Тем не менее юная пара была торжественно препровождена после мессы в большую гостиную, где церемонии предстояло завершиться. Коломба и Зеламир были ровесниками, и вот юную супругу вручают полностью обнаженной муженьку, которому разрешено делать с ней все, что ему захочется. Дурные примеры заразительны, а более дурных примеров, чем те, что получил Зеламир, трудно себе представить. Как стрела метнулся он к своей женушке, и хотя ему еще ни разу в жизни не доводилось проливать сперму, член у него был крепок и готов к бою. Еще немного, и он
