приговоришь к повешению.
– Вас-то нет, но не стану скрывать, что с радостью перевешал бы всех этих девок и первую – госпожу герцогиню: разлеглась корова коровой на моем диване и оттого, что у нее в матке что-то получилось из пролитой спермы, воображает, что ее и пальцем нельзя тронуть.
– О, – сказала Констанция, – уж только не от вас я жду уважения к моему состоянию. Всем известно, до какой степени вы ненавидите женщин в тягости.
– Да уж, – сказал Кюрваль. – Что правда, то правда.
Он уже шагнул к ней, чтобы, полагаю, совершить какое-нибудь надругательство над этим раздавшимся чревом, но на его пути встала Дюкло.
– Ко мне, ко мне, господин президент, – сказала она. – Раз я заварила эту кашу, мне ее и расхлебывать.
И они направились к будуару в глубине сцены в сопровождении Огюстины, Эбе, Купидона и Терезы. Недолго пришлось ждать рева президента, и вопреки всем предосторожностям Дюкло крошка Эбе вернулась в гостиную вся в слезах. Да и не только слезы были видны на ней, но мы пока не осмеливаемся высказаться яснее – препятствуют обстоятельства. Немного терпения, любезный читатель, и скоро мы не будем от тебя ничего скрывать. Кюрваль вернулся, ворча сквозь зубы, что эти законы для того и придуманы, чтобы помешать человеку кончить в свое полное удовольствие, и так далее, и тому подобное, но сел вместе со всеми за стол. После ужина заперлись для наказания провинившихся. В этот вечер их оказалось немного: Софи, Коломба, Аделаида и Зеламир. Дюрсе, который весь вечер злился на Аделаиду, был с ней беспощаден; Софи, которая вдруг расплакалась во время рассказа о графе, была наказана и за старое преступление, и за сегодняшнее, а с маленькими молодоженами, Коломбой и Зеламиром, герцог и Кюрваль обошлись с суровостью, граничащей, как говорят, с варварством.
Вошедшие во вкус герцог с Кюрвалем объявили, что не желают отправляться спать, и, распорядившись подать напитки, провели ночь, пьянствуя с четырьмя рассказчицами и Юлией, распутство которой вырастало с каждым днем, превращаясь постепенно в милейшее существо, заслуживающее высшего положения среди предметов наслаждения. Наутро Дюрсе во время своей инспекции наткнулся на семерых мертвецки пьяных людей, лежавших на полу вповалку; голая Юлия лежала между своим отцом и своим мужем, и поза ее свидетельствовала не только о недобродетельном поведении, но даже и забвении умеренности в распутстве. Поясним читателю, что ее поза изобличала то, что ею пользовались оба зараз. Дюкло, которая очевидно служила помощницей, лежала пьяной до бесчувствия рядом, а остальные лежали в другом углу возле камина, который горел всю ночь.
День двадцать второй
Вследствие ночных вакханалий день этот прошел вяло: о половине обычных церемоний забыли, пообедали кое-как и лишь за кофе начали приходить в себя. Прислуживали за кофе Розетта, Софи, Зеламир и Житон. Житона Кюрваль для восстановления своих сил заставил испражниться ему в рот, герцог отведал кала Розетты, епископ приказал сосать себя Софи, а Дюрсе отдал такой же приказ Зеламиру. Ни с кем не случилось разрядки. Перешли в гостиную. Прекрасная Дюкло, больная после вчерашних излишеств, еле ворочала языком, и ее рассказы были так кратки, содержали так мало эпизодов, что мы решаемся заменить ее и представить читателю сжатое изложение того, что она рассказала в тот день. По обыкновению, она рассказывала о пяти случаях.
Первый относился к человеку, которого нужно было содомировать сделанным из олова годмише, наполненным горячей водой. Впрыскивание воды производилось в момент эякуляции, которой он достигал сам, без всякой посторонней помощи.
Второй имел такую же причуду, но только использовалось при этом большое число аппаратов: начинали с самого маленького, заменяли затем на чуть больший и так, раз за разом доходили до огромного. Последний и доставлял клиенту возможность испустить сперму.
Более сложный, почти мистериозный ритуал требовался третьему: этот вступал в игру с огромным инструментом в заднице; затем инструмент вынимали, человек испражнялся, съедал то, что из него вышло, и подвергался порке. Закончив с этим делом, снова возвращали инструмент в задницу и снова вынимали. На этот раз какая-нибудь шлюха воздавала долг природе, и пока клиент пожирал то, что она выпустила из своей кишки, девка эта его же и порола. В третий раз вставлялся инструмент, и лишь тогда происходило излияние спермы с одновременным доеданием того, что осталось от второго опыта.
Четвертый, о котором рассказывала в этот вечер Дюкло, требовал, чтобы все его суставы были перетянуты тонкой, но крепкой бечевкой. Для того чтобы извержение спермы сделать более усладительным, ему даже горло стягивали бечевкой, и лишь в этом состоянии он выбрасывал сперму в подставленную ему задницу какой-нибудь шлюхи.
И наконец, пятому надо было, чтобы веревка стягивала его член. В другом конце комнаты становилась голая девица, конец веревки, пропущенной у нее между ляжками, она держала в руке и подтягивая к себе пациента, показывала ему во всей красе свою задницу, на которую он и изливал свой сок.
Вконец измученная рассказчица, кое-как выполнив свой урок, попросила разрешения удалиться, и ей это было позволено. Немного попроказничали и перешли за стол ужинать, но два главных актера были все еще явно не в форме, и это сказалось на всех. Так же умеренно, если можно применить это
