увидел какую-то темную массу, летящую к его лицу. Масса врезалась в него с такой сокрушительной силой, что Ромашов завалился навзничь и тяжело рухнул наземь.
Мозг его словно бы взорвался. Он почувствовал, что все его знания, все умения, все воспоминания вылетают из него вон, словно листки бумаги, ненужные клочки и обрывки, подхваченные ветром… Ветром, с которым не смог бы справиться даже его дед, колдун-нойд, а тем более – он, его неудачливый потомок, слишком много о себе возомнивший, слишком много на себя взваливший… И ради чего? Ради собственного тщеславия и ради мести!
Не удалось, не удалось…
Вокруг сгущались тени, тени, становилось все темней, но прежде чем разум внука колдуна окончательно погас, он еще успел увидеть чьи-то лица, лица мужчины и женщины, которые высветлились среди окружающего мрака и приблизились к нему. Серые глаза мужчины смотрели на него холодно и непрощающе. А в зеленых глазах женщины была жалость…
Потом появился Артемьев, сказал насмешливо: «Стопроцентный мрак!» – и в самом деле вокруг воцарился мрак.
Доктор Панкратов отер ледяной пот со лба и поморщился от боли в ободранных костяшках. Крепко он приложил этого назойливого энкавэдэшника, который чуть не вызнал у него… чуть не вызнал… Панкратов не знал, что пытался вызнать у него этот человек, вонзивший, чудилось, прямо в душу ему взгляд своих невероятно синих глаз, но твердо знал, что ничего ему не открыл. Ему казалось, что на помощь пришла какая-то женщина с родинкой в уголке рта, однако он не мог быть в этом совершенно уверен.
Нагнулся над неподвижно лежащим человеком. Тот был без сознания.
Панкратов обшарил его карманы, достал деньги, пистолет и удостоверение лейтенанта госбезопасности. Пистолет он положил во внутренний карман пиджака, намереваясь как следует припрятать его, а удостоверение и деньги порвал в мелкие клочки и всю дорогу до дома потихоньку выбрасывал их в мусорные ящики, не ленясь ради этого сворачивать в самые разные дворы.
То, что произойдет теперь с этим энкавэдэшником, было ему безразлично, однако он твердо знал, что только что избавил себя от огромной опасности. А главное – избавил от беды доктор Панкратов этого ребенка, который был ему поручен кем-то… Панкратов не задумывался, кем и почему. Это был приказ, который не обсуждают.
Спустя два дня рано поутру какой-то человек остановился перед калиткой и позвал:
– Васильевы! Эй, Васильевы!
Ася, еще не встававшая с постели, испуганно схватилась за сердце, которое у нее в последнее время то и дело прихватывало, а Ольга осторожно высунулась в окно:
– Кто там? Что надо?
Человек – невысокий, тощий, остроносый, в солдатской одежде, – крикнул:
– Вашего хозяина сегодня выпустят. В полдень оттуда, из Крестовоздвиженского, выходят те, которых выпустили. Так что ждите после полудня.
– Выпустят? – ошеломленно повторила Ольга. – Откуда вы знаете?!
– Служу там, – ответил незнакомец и торопливо ушел, не оборачиваясь, сколько ни окликала его Ольга снова и снова.
– Ты слышала? – спросила Ольга, отвернувшись от окна. – Неужели… неужели Каганович распорядился Василия Васильевича выпустить?! Неужели такое возможно?!
– Нет, – замотала Ася растрепанной после сна головой, – я не верю… Не может быть!
– А вдруг правда? – воскликнула Ольга. – Вдруг это правда?! Надо порядок в доме навести, надо обед приготовить, надо тебе помыться, одеться…
– Нет! – Ася упала лицом вниз, уткнулась в подушку, забубнила неразборчиво: – Нет! Нельзя ждать, нельзя верить, а то не сбудется. Надо так себя вести, как будто мы ничего не знаем. А то, если я буду ждать, а он не придет – я этого не переживу! Не переживу!
Голос ее сменился истерическими всхлипываниями, плечи затряслись.
Ольга только вздохнула.
С Асей стало совсем трудно… Она почти не поднималась с постели, все жаловалась на боли в сердце, но нипочем не хотела показаться врачу, не умывалась, есть практически перестала. И наотрез отказывалась верить в лучшее. А у Ольги после встречи с Кагановичем почему-то не утихала надежда на это самое лучшее… Она понимала, что ждет милости от сущего людоеда, для которого жизнь человеческая ничего не значит, который погубил многих и многих людей, однако верила… потому что очень хотела верить и надеяться.
Жаль, что Ася уже не надеялась ни на что! Очень может быть, если бы Василий Васильевич вошел в дверь прямо сейчас, Ася отвернулась бы к стене, не поверив своим глазам и решив, что все это ей только снится.
Однако Ольга не могла себе этого позволить. Она взяла из кроватки Женю и начала спускаться вниз, прикидывая, что надо сделать в первую очередь и как все успеть. И вдруг увидела, что с террасы в дом входит… Симочка!
Ольга споткнулась. Женя недовольно захныкала.
