Рассматривая способы участия хаоса – этой конструктивной силы – в построении образа, Я. И. Свирский отмечает, что саму «хаотическую составляющую, наряду с алгоритмами преобразования, можно считать внутренними свойствами среды, на которой происходит самоорганизация образа»[132]. От идеи хаоса никуда не уйти и при формировании компьютерного образа мира, и при осмыслении процесса создания произведения искусства.
Надо признать, что математическое программирование, как математика в целом, уходит своими корнями в философию, во внутренне присущие ей структуры эстетического синтеза; понимание такой укорененности имеет давнюю историко-философскую традицию: уже Кант усматривал в числе феномен, связанный с «эстетическим охватыванием, объединением множества»[133]. Но насколько действенным и действующим является осмысление опыта прочтения текстов и тестов искусственного интеллекта, математической теории информации в философии и эстетике?
Можно посмотреть на искусственный интеллект как на эстетический феномен, который вырастает из неприродности человека, из ненатуральности сознания, которое тем не менее нельзя искусственно составить (сознания, содержащего в себе искусственные композиции, цифровые коды, связки, метафоры близости и так далее) – а такой ракурс нередко встречается в современных исследованиях[134] – с позиций кантовской идеи чистого разума, согласно которой природа человека неизменна:
В современных западных исследованиях становление цифровой эстетики (computational aesthetics), эстетики искусственного интеллекта сопровождается установлением дополнительного реквизита форм для компьютерной оценки красоты в таких доменах творческого самовыражения человека, как музыка, изобразительное искусство, поэзия, решение шахматных задач. Математические формулы, с помощью которых репрезентируются эстетические свойства, используются в сочетании со специализированными алгоритмами и статистическими методами, позволяющими обеспечить исчисление эстетических оценок. Цифровая эстетика наводит мосты между компьютерными науками, философией, психологией, теорией изобразительного, прикладного и исполнительского искусства. Исследователи пытаются выяснить, имеют ли понятия красоты, возвышенного, трагического и комического отношение к представлению о статусе искусственного интеллекта, эстетика которого может быть отнесена даже не столько к технике, сколько к специфическим структурам философского начатия математики. Идея техники здесь, конечно, важна, но она выстраивается эстетической формой в самостоятельный ряд фигур мысли, образующим плотную сеть онтологических взаимоотношений между «машинами» как творением естественного разума и «мышлением», «творчеством». Что касается онтологических отложений, то следует помнить, что само «бытие более удалено, чем любое сущее, и, однако, ближе к человеку, чем любое сущее, будь то скала, животное, произведение искусства, машина, будь то ангел или Бог»[136].
Вместе с тем сегодня не менее заметно эстетическое стремление прокомментировать полемику в научной среде по поводу того, может ли машина обладать художественным сознанием, может ли машина действовать эстетически. Человек создал машины по мерке чего-то не совсем понятного, но удивительного и дивного, в результате возникло нечто наделенное непреодолимой неестественностью, тем не менее он не смог «оживить» их собой, то есть не смог сделать то, что сделал герой пелевинского «Смотрителя» с искусственно выращенной душой – он оживил созданного им из переизбытка Флюида кадавра.
Конвергентность – очередной этап исторического разрастания сходного и подобного, когда последнее приобретает черты машиноподобного. Сегодня эстетические смыслы и конвергентные идеи сближаются между собой одной гранью тропа – ведь само эстетическое тоже появляется на свет природоподобным образом, и «разметка» территории, где происходит такое сближение, связана с метафизическим обоснованием проектирования эстетических свойств так называемых технологий сингулярности, эстетики конструирования, целенаправленного созидания, со всем тем, что Сальвадор Дали называл математическими основами эстетики. Между естественным и искусственным, возможно, лежит пространство, представление о котором является вывернутым представлением, схватывающим двухстороннюю поверхность, наподобие ленты Мёбиуса. Структуры естественного и искусственного каким-то образом расшифровывают ее свойства – как говорил Аркадий в тургеневских «Отцах и детях», «самое печальное и мертвое сходно с самым веселым и живым». Искусственный интеллект – лишь эквивалент во внешнем мире состояния сознания. Но как под общими рубриками собрать знаки, которые отмечают эффекты выворачивания поверхностей, движение по которым осуществляется в воронке «механизм – свобода»: событие сознания и искусственного интеллекта представлено на этой двухсторонней поверхности, расположено на ней: изнанка интеллектуальной машины вывернута в сознание (скажем, в то, что считается агрегатом умозаключений, называемым нами зрением, даже орган которого – глаз состоит из механизмов, управляющих фокусировкой и расфокусировкой, и т. д.), а лицо сознания – в искусственный разум (так, в измененном состоянии сознания человек действует как механизм, превосходя
