даже возможности компьютера), и они оборачиваются, один идет на встречу к другому. Мы переносим в искусственный интеллект то, из чего мы вышли, а вышли мы, согласно Бодлеру, из числа, и нашли чисто искусственные конструкции для того, что «чудилось нам стучащим в двери сознания», что эстетически представлялось способом испытать то, что мы не могли бы испытать естественным образом, хотя построить такую конструкцию крайне сложно, поскольку складывающийся образ эстетического пока слабо совмещен со способами извлечения нового знания, поскольку в нем пока не уплотнены структуры, не устраняющие, если становится на позицию некоторых нынешних исследователей, старую классическую форму, эстетическую зачарованность и колдовство, а, напротив, способные осуществить перекличку классических и современных эстетических форм. Правда, такое их различение бессмысленно, так как любая эстетическая структура классична по своей природе – ведь из чаши эстетического духа пенится не время, а вечность, или, говоря шиллеровским языком, – бесконечность (“schaumt ihm seine Unendlichkeit”). Эстетическое накладывает свои ограничения на распределение вероятностей, сама феноменальная новизна искусственного интеллекта предопределена попранием спонтанной симметрии, ведь симметрично мыслить в единицах (называть ли операции вычислительных машин мышлением – вопрос, по Н. Винеру, чисто терминологический; кстати, логика отношений, складывающихся между машиной и сознанием, достаточно сложна, и пока затруднительно сказать, оправдаются ли надежды Д. Чалмерса, который полагает, что «перспективы машинного сознания можно признать хорошими – пусть не на практике, но хотя бы в принципе («Сознающий ум» IV. 9, 6)) искусственный интеллект не способен. Указанное обоснование сопряжено и с решением вопроса, имеет ли, перефразируя М. Фарадея, сама размерность эстетическое значение, возможны ли эстетические критерии интеллектуальности. Конечно, при этом надо учитывать и то, сколь сложно определить обобщающее отношение между искусственным интеллектом (как не только отчаянно умозрительной, но и практической проблемой современной науки) и красотой разума – этим эстетическим рационализмом как таинством «космической религиозности» (А. Эйнштейн).
Для эстетики искусственный разум представляет интерес постольку, поскольку он есть лигатура творчества и истины, по крайней мере, его не построить без «инстинкта истины» (Л. Пастер). И искусственный разум, и человек имеют двоичный код, только во втором случае разряд принимает одно из двух значений, обозначаемых цифрами 1 и 2, в отличие от искусственного разума, в котором данные представлены в виде позиционного двоичного кода, где каждый разряд принимает значения, обычно обозначаемые цифрами 0 и 1. Как живое существо человек появляется на свет естественным путем, но кодировочная карта его первого рождения (цифра 1) не отображает расположение места его второго рождения (цифра 2) – рождения от духа. Искусственный интеллект может быть сотворен человеческим разумом, но существует ли между ними хотя бы формальное сходство. Или между ними может быть установлено тождество, доводящее до рационалистического неистовства? В свое время размышления Вл. Соловьева об идее как живом существе оттенили значение эстетики восприятия символических отношений; но если компьютерная программа, как надеются некоторые специалисты в области компьютерной нейробиологии, станет универсальным эквивалентом живого существа, то не выдвинется ли на первый план эстетика созерцания того, как переливаются пропорции, симметрии и бесконечность, не станет ли вопрос об эстетике метапроизведенческих структур, не придется ли переосмысливать кантовскую идею математически возвышенного. В случае, если удастся сконструировать роботов, познающих самих себя, если произойдет срастание человечества и Интернета (специалисты считают, что он будет становиться все умнее) и будут созданы шедевры интернет-искусства, в результате чего может появиться коммуникация несоизмеримых формирований, некое новое универсальное живое существо, некий суперинтеллект, то каковым окажется его влияние на то, что будет им эстетически восприниматься (и будет ли он эстетически воспринимать вообще), каковы предпосылки того, что программирование станет изоморфным творчеству художника, наконец, какая судьба постигнет саму эстетику в цифровом мире. С актом создания интеллекта как искусственного произведения связан определенный риск: ведь здесь можно сотворить, а можно и «натворить», «учудить», и чем закончится этот виртуальный экстаз, предсказать трудно. Весь ритм напряженной компьютерной прозы, ее структурная тональность задают виртуальной форме активное композиционное движение в сторону совершенных и прочных созданий, перешагивающих пределы машины, но «мыслящих» как компьютерная программа, которая может быть интерпретирована как реальная личность. Станет ли искусственный интеллект мыслящей, одушевленной фигурой со своим темпераментом или «вождем железных бессмертных племен» (А. Платонов), вечным евнухом сознания, соединимся ли мы с ним на каких-то других основаниях – не через фигуру произведения с его эстетической впечатлительностью, а через что-то, что может прийти на смену самому произведению или что может оказаться произведением-кентавром? Предпонимание, предшествующее индуктивности, незавершенность, непредзаданность результатов рационального анализа эстетической конвергенции означает, что мы вписываем ее в открытый регистр данных, создаем графический образ Big Data, а они свидетельствуют, что, например, и точка зрения искусства, и точка зрения кибернетики являются абстрактными и недостаточными в описываемой области, поскольку искусственный интеллект стал кристаллизацией возможности невозможного. Указывая на неоднородность онтологии компьютерного образа мира, в котором основополагающее значение принадлежит концептам, описывающим искусственный интеллект, Н. Т. Абрамова подчеркивает: «для описания плюралистической онтологии необходимы разные языки – компьютерно-ориентированные и внекомпьютерные. Формальные языки являются для искусственного интеллекта его внутренним «деланием», используются для кодирования соответствующих онтологий: к числу таковых относится, к примеру, язык веб-онтологий и др. Для описания чувствований пользователя, разного рода фоновых знаний, порой даже неосознаваемых и не артикулируемых, необходим язык психологии»[137]. А это значит, что в данной области нам не обойтись без специальных приложений трансцендентальной эстетики. Не менее значима при построении онтологии компьютерного образа и классическая грамматика эстетического языка, с помощью которого можно анализировать конвергентный опыт с чисто метафизических позиций, дополняя их эстетической точностью и «прекрасной обобщенностью», создавая мыслительные формы и аналитические программы, структурирующие поле уникального смысла для этого опыта. Осмысливая
