следствия имеет объяснение феномена сложности, можно ли эстетически воспользоваться предложенной А. Н. Колмогоровым и Г. Чейтином алгоритмической теорией информации, согласно которой мерой сложности «была бы длина программы, необходимой для компьютера (или борелевской обезьяны), чтобы реализовать структуру того типа, который нам требуется. Такой подход к сложности обладает одним уязвимым местом: он исходит из предположения, будто мы умеем определять, что есть существенного в сообщении (последовательности символов). Разумеется, такое возможно в математике. По совершенно иной причине это возможно и применительно к драме Шекспира или квартету Бетховена: и в том, и в другом случае информация совпадает со всем произведением (стоит взять программу более короткую, чем само произведение, как оно будет искажено). Но, вообще говоря, применение меры информации, предложенной Колмогоровым и Чейтином, ограничено, поскольку она неявно предполагает конечность структуры, которую должен построить программируемый нами компьютер»[164].
Как возможен интернет произведений и разумных ландшафтов, в которые вписан умный дом или умный город? Искусство и техника, по крайней мере в древнегреческом понимании, – брат и сестра (отец их – разум, мать их – чувственность), и зарождение конвергентного искусства позволит восстановить их изначальное родство. Думаю, что введение в научный оборот понятий «конвергентная эстетика», «конвергентное искусство» и метафизическое разъяснение их собственных оснований будут означать процедуру подбора ключей к новому прочтению эстетического опыта мысли, связанного с построением теоретического концепта, выявляющего возможности синтетической конструкции, состоящей из рисунка «на полях» когнитивных наук, из отношений эстетики к региону познания познания, в виде которого представлен кластер наук, изучающих эпистемологию, когнитивную психологию, исследования в области искусственного интеллекта, психолингвистику, нейропсихологию, нейрокибернетику, вычислительную нейробиологию, из эстетического осмысления того, насколько искусство чувствует новые потоки конвергентных технологий. Тут только надо сделать оговорку. То, что называют сегодня компьютерным, цифровым искусством, целесообразнее всего было бы определить как интеллектуальное искусство, но поскольку такое направление давно существует в истории искусства (достаточно вспомнить российский интеллектуальный кинематограф), то мы предпочитаем использовать более общее понятие – «конвергентное искусство», в котором перекрещиваются силовые линии эстетизации интеллектуально-технологического действия и интеллектуализации эстетического творчества, духовные установки технологизирующегося человека. Метафизический подход к анализу конвергентного искусства задает кантовская эстетика: сама идея техники мыслится в ней, по существу, как символ эстетического предмета, монада эстетического показывает сходство технического устройства с тем, возможность чего основана на искусстве. Это позволяет судить о красоте созданного в его рамках произведения по аналогии с самостоятельной красотой, а она «открывает нам технику природы, которая представляет природу как систему, [подчиненную] законам, принципа которых мы не находим во всей способности нашего рассудка, а именно закону целесообразности касательно употребления способности суждения по отношению к явлениям, так что о явлениях надо судить не только как о принадлежащих к природе с ее лишенным цели механизмом, но и как пригодных для аналогии с искусством. Следовательно, самостоятельная красота природы на самом деле расширяет если и не наше познание объектов природы, то хотя бы наше понятие о природе, а именно [о природе] просто как механизме, [расширяет] до понятия о ней как искусстве, что побуждает нас к глубоким исследованиям о возможности такой формы»[165]. Опосредованная через аналогию, через факторы правдоподобия связь между открытием техники природы, в нашем случае – конвергентной техники, и закона целесообразности – в нашем случае приближения к способности к целеполаганию, характеризующей человеческий интеллект, связь между, как сказал бы Кант, математической (поразительная выразительность и наглядность математического этюда) и динамической настроенностью воображения, неожиданная связь, выраженная через сочетание априорности и случайности предпосылок эстетической способности суждения, может объяснить форму конвергентной программы как художественного произведения. Эта программа заложена во внутренней логике, логике содержательной и нечеткой, развития идей, отсылающих к многомерным пространствам, образуемым мышлением создателей искусственного интеллекта, деятельностью по проектированию конвергентной техники, специфическими свойствами последней. Такое программирование есть универсальное средство обретения знания в виде дизайна интерфейсов, претендующих на то, чтобы представлять собой всё то, что есть в мире, оно управляет архитектурой связи всех структур, паттернов, способностей, процессов, символических, иконических и качественных возможностей, конституирующих непрерывно варьирующуюся эстетическую матрицу или форму произведения конвергентного искусства, как бы притязающую на то, чтобы рационально творить искусство и порядок его восприятия, искусства, производящего иллюзию реального, завораживающее впечатление чего-то созданного без антропологического участия, вдали от формы трансцендентального сознания. Конвергентное искусство является формой, превращающей технический эксперимент в настоящее искусство и синтезирующей представления философии разума, способы расширения горизонта сознания, математические установки и художественное творчество: в повышенном внимании к эстетической конвергентности угадывается действие глубинной эпистемологической связки, слышится мультилинеарное совместное исполнение, подразумевающее согласованность линий различной природы. В этой связке сфокусированы, во-первых, общая архитектура программирования, в которой конструктивный момент получает метафизическое значение формы, обладающей собственной кодирующей системой художественного сознания, она создает программы, оперирующие символами и предназначенные для эстетической организации интеллектуальных ансамблей, архитектоники и композиции с ее ясностью и логичностью, все они подчиняются стилевой обработке образной информации, ее порядку и ритму, эстетическая система формирует ценностно-эмоциональный контекст построения конвергентной программы, во-вторых, «программная музыка» мышления, его интонация, оркестровка и драматургия, конкретизирующая эстетическое восприятие, например, особого типа празднеств – кибернетических празднеств, в которых Сальвадор Дали видел лирический апофеоз горделивой кибернетики с ее безмерным потенциалом теории информации. Правда, в шестидесятые годы прошлого века, когда только начинался этот
