Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

после Мюнхена ехать» (Europa Orientalis. XIV/1995: 2. C. 324. Публ. Даниелы Рицци).

3211

Отмеченные Белым фрагменты статьи Яковенко «Философское донкихотство» лишь отчасти вошли в ее опубликованный в «Северных Записках» текст; приводим их по верстке, предназначавшейся для «Трудов и Дней»: «С религиозной философией a la г. Бердяев исторически связаны тяжелые, подчас даже отвратительные воспоминания. Только до крайности развитая сила воображения способна оторвать от этой концепции те последствия, которыми она когда-то так трагично ознаменовалась. Или мы забыли уже костер Джордано Бруно, этот символ религиозного издевательства над свободой философской мысли! Или нам не памятно вырождение религиозного духа, сопряженное со стремлением философски оформить содержание религиозных верований и убивающее свободу и непосредственность религиозного переживания схоластической сухостью философски-насильственных схем! Или перед нами не живы еще все ужасы общественного существования той эпохи, однобокость и заскорузлость общественных взглядов, гнет произвола и насилия, урезанность общественных проявлений! Одних этих воспоминаний уже достаточно для того, чтобы решительно отвернуться от религиозной философии г. Бердяева и не поверить в действительность вымышленной им Дульцинеи» (С. 2). Текст «Или мы забыли уже философски- насильственных схем!» подчеркнут Белым, который сделал к нему приписку: «Или мы забыли, что мы вивисекционные „кролики“?».

3212

Рецензия Ф. А. Степуна на «Философию свободы» Бердяева была опубликована в кн. 1 «Логоса» (М., 1911. С. 231–232).

3213

Речь идет о корректуре (гранках) «Учебника ритма», предполагавшегося для публикации в «Трудах и Днях» (см. примеч. 2 к п. 235). В связи с отказом «Мусагета» от напечатания этого коллективно выработанного инструктивного текста Белый впоследствии отмечал: «Ценнейший учебничек, брошенный в пыль редакцией „Мусагета“ после моего отъезда из Москвы и не опубликованный своевременно, – укор Метнеру; ибо он лишил моих тогдашних сотрудников права на приоритет в ряде научных уточнений, а меня подвел под многолетние нарекания» (МДР. С. 352).

3214

К определению ритма, сформулированному в § 1 «Учебника ритма», Белый сделал свои дополнения и коррективы (выделяются здесь курсивом): «Ритм, устанавливаемый условно, есть чередование [тезисов и арсисов] повышений или понижений независимо от того, определяются ли они долготой, краткостию или ударяемостью и неударяемостью. Такое определение ритма есть рабочая, вспомогательная гипотеза, а вовсе не определение догматически узаконенное», – и добавил подстрочное примечание: «Если авторы этого § знают, что есть ритм, то я поздравляю их: определение ритма здесь есть недопустимая смелость» (Труды по знаковым системам. XII. С. 120–121).

3215

Имеется в виду п. 264.

3216

Подразумевается статья «Круговое движение (Сорок две арабески)». См. примеч. 1 к п. 261.

3217

Приводим фрагменты из письма Метнера к Эллису от 1 (14) ноября 1912 г. (РГБ. Ф. 167. Карт. 13. Ед. хр. 6. Л. 3–23), отмеченные здесь и имеющие непосредственное отношение к Белому:

7) Формулировать все, что я имею contra Steiner, нелегко, и во всяком случае теперь, сейчас я этого сделать не в состоянии, так как занят по горло. Помимо внутреннего неизъяснимого протеста, у меня протест и внешний, умственный. Штейнер – антисимволист, ибо метахимик и замаскированный материалист. О профетизме Штейнера я уже писал. Он смешивает пшеницу с мякиной. Я предпочитаю выслушать Ницше отдельно и Серафима отдельно, а не такую неразбериху. Наконец, Штейнер – не в моем вкусе. Он хуже всех немцев пишет по-немецки. Он доктринер, не будучи специалистом. Он дилетант, не будучи ницшевски-смелым. Он плохо философствует вместо того, чтобы дерзостно изрекать. Наконец, он так лишен самокритики, что считает себя художником. Все это просто невыносимо для меня. В частности я сейчас (повторяю) вдаваться не могу. В итоге Штейнер обскурант и потому нравится романтикам. – В то же время я считаю Штейнера абсолютно честным высоконравственным человеком, обладающим огромною оккультною силою, большою дозою ясновидения, недюжинным талантом педагога, мистагога и демагога; но он не для избранных, а для массы; едва ли он состоит в ордене; я, по крайней мере, весьма сомневаюсь в этом. Я думаю, что можно найти помимо Штейнера! ‹…›

9) Третейский суд есть единственный путь открыть глаза Бугаеву и Анне Алексеевне на всю нашу историю. Прием печальный, но мне плохо верится, чтобы возможно было избегнуть его. ‹…›

22) Письмо Бугаева (официально-тактически-дипломатическое) не может меня примирить с ним. Отвечать ему таким же письмом значило бы насиловать свою природу. Мы коренным образом различные с ним существа, и раз гармония между нами улетучилась, трудно рассчитывать на ее восстановление. Но работать вместе до поры до времени мы, конечно, можем. Говорю «до поры до времени» потому, что в его Арабесках (особенно в конце) наметился жест, мне интимно глубоко враждебный; в этом жесте пока антимусагетского момента нет (ибо широк Мусагет, гораздо шире и меня, и Вас, и Бугаева); но, более