напиток наилучшего качества.
Затем детки вступили в разговор с Синебрюхами, кои вели беседу в спокойной и благородной манере, хотя и с чуть заметным гудящим акцентом, в основном вследствие того факта, что каждая из них сжимала в зубах маленькую платяную щётку, что, естественно, придавало их выговору некую привнесённую шипучесть.
«Не будете ли вы столь любезны сообщить нам, – сказала Вайолет, – почему вы, собственно говоря, квартируете в бутылках; и если уж в бутылках, то отчего же не в зелёных, или, скажем, фиолетовых, или, наконец, не в жёлтых?»
На эти вопросы одна весьма почтенная Синебрюха отвечала: «Мы нашли все эти бутылки пригодными для проживания; то есть, вообще-то, это наши пра-пра-пра-пра-пра-мамухи нашли; ну, мы сразу же в них и вселились. И с наступлением зимы мы переворачиваем бутылки кверху дном и поэтому редко когда мёрзнем; а как вам хорошо известно, это невозможно ни с какими другими бутылками, кроме синих».
«Это уж само собой, – сказал Слингсби. – Но если уж нам позволено касаться любых тем, то чем же вы преимущественно кормитесь?»
«Главным образом пирожками с устрицами, – сказала Синебрюха, – а когда их не хватает, то малиновым уксусом и желе из русской кожи, то есть юфти».
«Вкуснотища!» – воскликнул Гай.
«З-з-з!» – добавил Лайонел. «Ж-ж-ж!» – дружно отозвались Синебрюхи.
В это время пожилая Синебрюха сказала, что пришёл час вечернего песнопения; и был подан сигнал, и все Синебрюхи принялись дружно и согласно жужжать в весьма эффектной и звучной манере; мелодичные и вязкие звуки плыли над водами и эхом отдавались в беспокойных верхушках эфемерных выступов неопределённых и зелёных гор с безмятежной и болезненной учтивостью, присущей лишь истинной добродетели. Луна безбашенно сияла с усыпанного блёстками звёзд неба, а свет её заливал гладкие и блестящие бока, и крылья, и спинки Синебрюх особым и тривиальным великолепием, тогда как вся Природа весело откликалась на эти лазурные и бросающиеся в глаза обстоятельства.
Много лет спустя четыре маленьких путешественника вспоминали этот вечер, как один из счастливейших во всей своей жизни; и уже минула полночь, когда парус лодки был поднят Хитро-Ванглом, чайник и маслобойка помещены в надлежащее место, Киска разместилась у руля и каждый из детей нежно распрощался с Синебрюхами, которые все как одна спустились к кромке воды, дабы воочию видеть отбытие путешественников.
На прощание в знак уважения и признательности Вайолет сделала земной реверанс и воткнула одно из немногих уцелевших попугаичьих перьев в причёску приятнейшей из Синебрюх, тогда как Слингсби, Гай и Лайонел одарили их тремя маленькими коробочками, наполненными, соответственно, чёрными булавками, сушёными фигами и английской солью; вот так они покинули сей счастливый берег навсегда.
Переполненные эмоциями, четверо маленьких путешественников тотчас же запрыгнули в чайник и уснули без задних ног. Но ещё много часов вдоль всего берега были отчётливо слышны звуки сурово подавляемых рыданий и шуршание носовых платков, применяемых несметным множеством живых существ в попытке приглушения одновременных всхлипываний, печально плывшие вдоль плещущих волн, пока лодка всё дальше и дальше уходила от Земли Счастливых Бутылочных Мух-Синебрюх.
В продолжение нескольких дней после описываемых событий ничего примечательного не происходило, не считая того, что, когда путешественники проплывали вдоль низкой песчаной косы, они стали свидетелями необычного и ласкающего глаз зрелища, а именно: многие и многие Крабы и Раки – возможно, сотен шесть или семь – сидели у самой воды и не жалея сил распутывали огромный клубок бледно-розовой пряжи, которую они периодически увлажняли жидкостью, состоящей из смеси лавандовой воды и бело-винного негуса.
«Мы можем чем-нибудь помочь вам, о хрустящие Крабятушки?» – спросили четверо деток.
«Весьма вам признательны, – отвечали Крабы один за другим. – Мы пытаемся связать рукавички, да не знаем как».
На что Вайолет, которая была отлично знакома с искусством вязания рукавиц, сказала Крабам: «Ваши клешни отвинчиваются, или они вставлены намертво?»
«Они все отвинчиваются», – сказали Крабы и незамедлительно сложили большую кучу клешней к самой лодке, а Вайолет расчесала ими всю бледно- розовую шерсть и затем связала из неё самые прекрасные рукавички, какие только можно вообразить. Крабы, вернув и привернув свои клешни на место, бодро натянули рукавички на запястья и быстро удалились на задних ногах, распевая песни серебристыми голосами и в минорной тональности.
После этого четыре маленьких человечка продолжали плавание, пока не достигли обширнейшей равнины пугающих размеров, на которой поначалу вообще ничего не было обнаружено; но по мере продвижения путешественников вперёд на неопределённом, но значительном расстоянии возник некий объект, который при большем приближении и тщательном ощупывании показался кем-то в большом белом парике, сидящим в кресле, сделанном из бисквитов и устричных раковин. «Что-то это не очень похоже на человека», – сказала Вайолет с сомнением; и они так и не могли разобрать, что же это в действительности такое, пока Хитро-Вангл (которому доводилось уже бывать в кругосветках) не воскликнул нежно громким голосом: «Да это ж Кооперативная Цветная Капуста!»
И так оно и оказалось: они вскоре поняли, что принятое ими поначалу за огромный парик в действительности было не что иное, как макушка кочана Цветной Капусты; полное отсутствие ног отнюдь не мешало ему вполне сносно ходить, грациозно раскачиваясь на единственной кочерыжке, – при этом он ещё изрядно экономил на чулках и башмаках.
