разговором с этой распутницей.
Она засмеялась злобным смехом и сказала:
— Ты, видно, онемел? Не откусила ли тебе эта дама язык?
Тогда он сказал раздраженно, с гневным жестом:
— Как вы смеете со мной разговаривать? Уходите, или я прикажу задержать вас.
Тогда она заорала во все горло, со сверкающими глазами:
— А, ты вот как! Ах, ты, негодяй! Если спишь с женщиной, то, по крайней мере, кланяйся ей после этого. Если ты сегодня с другой, так это еще не причина не узнавать меня. Стоило тебе хотя бы кивнуть мне, когда я проходила мимо, и я бы тебя оставила в покое. Но ты захотел чваниться — погоди же! Я тебе удружу! Ах, вот как! Ты даже не считаешь нужным мне кланяться при встрече…
Она бы долго еще кричала, но г-жа де Марель открыла дверь ложи и пустилась бежать, проталкиваясь через толпу, растерянно ища выхода.
Дюруа бросился за ней, стараясь се догнать.
Тогда Рашель, видя, что они убегают, завопила, торжествуя:
— Держите ее! Держите! Она у меня украла любовника!
В публике раздался смех. Двое мужчин, ради шутки, схватили бегущую за плечи и хотели ее увести, пытаясь поцеловать. Но Дюруа догнал ее, с силой высвободил и вывел на улицу.
Она вскочила в пустую карету, стоявшую у подъезда. Он прыгнул за ней и на вопрос кучера: «Куда ехать, сударь?» — ответил: «Куда хотите».
Карета медленно затряслась по мостовой. Клотильда в нервном припадке задыхалась, дрожала, закрыв лицо руками; Дюруа не знал, что сказать, что сделать.
Наконец, услыхав, что она плачет, он залепетал:
— Послушай, Кло, моя маленькая Кло, позволь мне тебе объяснить! Я не виноват… Я знал эту женщину давно… в первые дни…
Она вдруг открыла лицо и, охваченная бешенством влюбленной и обманутой женщины, вернувшим ей способность речи, заговорила быстро, отрывисто, задыхаясь:
— Ах, негодяй… негодяй… подлец!.. Возможно ли? Какой позор!.. Боже мой… Какой позор!..
Но мере того как она приходила в себя, у нее появлялись новые мысли, она возмущалась все больше и больше:
— Ты платил ей моими деньгами, не так ли? И я давала ему деньги… для этой проститутки… О!.. Негодяй!..
В течение нескольких секунд она, казалось, искала более сильного выражения и не находила его, потом вдруг у нее вырвалось, точно плевок:
— О!.. Свинья, свинья… свинья… Ты ей платил моими деньгами!.. Свинья… свинья…
Не находя другого слова, она повторяла:
— Свинья… свинья…
Вдруг она высунулась в окно и, схватив кучера за рукав, крикнула:
— Стойте!
Потом отворила дверцу и выскочила на улицу.
Жорж хотел бежать за ней, но она закричала: «Я тебе запрещаю идти за мной!» так громко, что вокруг стали собираться прохожие; и Дюруа не двинулся с места из боязни скандала.
Тогда она достала из кармана кошелек, стала искать деньги при свете фонаря, дала кучеру два с половиной франка и сказала дрожащим голосом:
— Вот… Получите… Я плачу… И отвезите этого скота на улицу Бурсо, квартал Батиньоль.
В собравшейся толпе послышался смех. Какой-то господин сказал:
— Браво, малютка!
А уличный мальчишка, примостившись у колес кареты, просунул голову в открытую дверцу и крикнул пронзительным голосом:
— Добрый вечер, Биби!
И карета тронулась, преследуемая возгласами и смехом.
VI
На следующий день Жорж Дюруа проснулся в дурном настроении. Он медленно оделся, сел у окна и стал размышлять. Он чувствовал себя совершенно разбитым, точно накануне его избили палками.
