Мнимое сиротство. Хлебников и Хармс в контексте русского и европейского модернизма

См. комментарии Е. Р. Арензона и Р. В. Дуганова в [ХлСС, 1: 454].

193

Согласно комментариям Е. Р. Арензона и Р. В. Дуганова [ХлСС, 4: 350], замыслом «Гибели Атлантиды» Хлебников обязан знакомству с “Terror antiquus” Льва Бакста (на выставке 1909 года) и статье «Древний ужас» (п. 1909) Вячеслава Иванова.

194

См. [Шишкин 1996: 158].

195

См. [Анненков П. 1873: 54] и последующую биографическую литературу о Пушкине.

196

[Богомолов 1999].

197

[Старкина 2005: 129].

198

[ХлТ: 79].

199

[ХлСС, 1:239].

200

См. [Lonnqvist 1979: 34–39] и перевод на русский в [Леннквист 1999].

201

К примеру, в [Иванов Вяч. Вс. 2000а: 353] любовью Хлебникова к биологии объясняются звериные шкуры, наброшенные на числа; строками Вы те же, 300, шесть и пять / Зубами блещете опять из «Детей Выдры» – строка века как быстрого хохота зубы (в которой, тем самым, оказывается спрятанным 365); а позднейшим учением о «коромысле весов числа З² и 2³» из «Досок судьбы» – аналогичная пляска коромысла. Предлагаемое в этой работе интертекстуальное прочтение не поддерживает ни одного из этих наблюдений.

202

[Леннквист 1999: 15–19]. В [Moeller-Sally 1996: 205–208] предлагается не только пушкинская, но и ницшевская оптика для анализа «Чисел»: речь идет о маске пророка.

203

См. комментарии Е. Р. Арензона и Р. В. Дуганова в [ХлСС, 1: 239].

204

О становлении хлебниковской поэтики свидетельствуют аграмматизмы (одетые в звери; зеницы разверзлися понимать), постоянные стилистические перебои (после наукообразных строк 4–6 идут 7–8, с пестрой смесью из неуклюже построенного наречия вещеообразно, разверзлися (то ли архаизма, то ли фольклорного словечка), архаичных зениц и слов научного лексикона – делимое и единица) и две рифмы, числа / коромысла и зеницы / единица, на в целом безрифменном фоне. С другой стороны, самопрезентация «я» в виде пророка, включающая зачин ^ся сделал то-то’, приписывание себе величественных жестов, разговор с числами на вы, безусловно, придает «Числам» неповторимо хлебниковское звучание.

205

См., к примеру, «Семь» Бальмонта (сб. «Хоровод времен», 1909), описывающее создание мира из дыханья и завершающееся такими строчками: Это – шесть, но семь – священно, / Выше бога, неизменно, / Что на Вечном – в миге пенно [Бальмонт 2010, 3: 301]. Попутно отмечу, что семь было самым популярным числом. Оно проникло даже и в поэзию Марины Цветаевой, вообще-то равнодушной к нумерологии, о чем см. [Ревзина 1994]; ср. ее «Поэму Воздуха» (1927): Семь – пласты и зыби! / Семь – heilige Sieben! / Семь – в основе лиры, / Семь – в основе мира. /Раз основа лиры —/Семь, основа мира – /Лирика. <…> [Цветаева 1990: 582].

206

Вообще, в том, что касается математики, Брюсов и Хлебников начинали похоже. Брюсов о своих ранних годах вспоминал: «В ранней юности я мечтал быть математиком, много читал по астрономии, несколько раз принимался за изучение аналитической геометрии, дифференциального и интегрального исчисления, теории чисел, теории вероятностей…» [Брюсов 1994: 199].

207