Мнимое сиротство. Хлебников и Хармс в контексте русского и европейского модернизма

3], что делает непосредственное влияние бальмонтовских «Чисел» на хлебниковские весьма вероятным.

222

Ср. продолжение в ее более поздних «Негласных рифмах» (п. 1925): Хочешь знать, почему я весел? / Я опять среди милых чисел. II Как спокойно меж цифр и мер. / Строг и строен их вечный мир. //<…>/ Как в раю, успокоен и весел, /Я пою – божественность чисел [Гиппиус 1999: 350].

223

Согласно тонкому наблюдению в [Moeller-Sally 1996: 207], в вещеобразном скрывается пушкинское вещий.

224

Ср. также «Огонь» (1811) М. А. Дмитриева-Мамонова: Вольется и конец в начало, / И всё, что будет и бывало, / Рекою в вечность протечет; / Проглянет вечности денница, / Поглотит числа Единица, / И невечерний узрим свет [Поэты 1790-1810-х: 723].

225

Ср. другие интерпретации. Согласно [Иванов Вяч. Вс. 2000а: 368], деление Я-единицы на единицу – путь в ничто. По [Moeller-Sally 1996:207], «я» – самостоятельная единица – при делении на единицу остается равной себе; таким образом, никакой тайны нет.

226

Было бы заманчиво возвести математику Хлебникова еще и к символистским эссе на те же темы – к «Краю Озириса» (п. 1914) Бальмонта или «Учителям учителей» (п. 1917) Брюсова, о которых см. [Панова 2006?, 1: 176–178], – но знакомство Хлебникова с ними пока что не подтверждается. Дальнейшее исследования влияния серебряновечной литературы на формирование хлебниковской (и – шире – общефутуристской) нумерологии могло бы принять во внимание и эксперимент Иннокентия Анненского по внедрению математических символов в поэтическую ткань, ср. его (сб. «Тихие песни», п. 1904): Девиз Таинственной похож / На опрокинутое 8: / Она – отраднейшая ложь / Из всех, что мы в сознаньи носим. <…> // Но где светил погасших лик / Остановил для нас теченье, / Там Бесконечность – только миг, / Дробимый молнией мученья [Анненский 1990: 55]. Приведу в этой связи ненапечатанный манифест Хлебникова «! Будетлянский»: «В стране чисел есть знаки ? и 0, всё и ничто. Для врагов наших все на восток от Германии было ничто, а на запад – ?, всё» [ХлСС, 6(1): 228].

227

Этот подраздел продолжает исследование соловьевского слоя у Хлебникова, начатое М. С. Киктевым. В [Киктев 1992] отмечается общая для двух писателей идея «Единого», переход от Богоземли к мыслезему, упоминание Соловьева в материалах к «Доскам судьбы» и переработка «Трех разговоров» в «Зангези».

228

«Вечное возвращение» Заратустре проповедуют звери [Ницше 1981: 192–195]. О Хлебникове и Ницше см. [Казакова 1990; Вагап 1994; Moeller- Sally 1996], о хлебниковской рецепции «вечного возвращения» – [Вагап 1994: 61].

229

Согласно Б. Лившицу, азиатская (восточная) маска была надета кубофутуристами из-за конкуренции с футуристами итальянскими. В «Полутороглазом стрельце» он вспоминает свой доклад, гвоздем которого была полемика с Маринетти: «Если не все будетляне, то большая часть их путалась в сложных счетах с Западом, предвосхищая своим “восточничеством” грядущее “скифство”… Подобно Хлебникову, я оперировал отвлеченными понятиями Востока и Запада, наделяя условные категории свойствами безусловности, и видел выход из коллизии в поглощении Запада Востоком. Территориальными признаками эти два полюса культуры не обладали… Всякая попытка уловить теперь, задним числом, в этой метафизике культуры какие-либо субъективные националистические тенденции была бы сдвигом исторической перспективы: венец третьего Рима со времен Цусимы перестал сниться даже Брюсову. Однако нервная дрожь, прорвавшаяся в аплодисментах зала, которому… пришелся по сердцу мой призыв “признать себя азиатами и сбросить ярмо Европы”, говорила о том, что над нашими головами уже начиналась перекличка “глухонемых демонов”, косноязычно изъяснявшихся антитезами “расовых” теорий» [Лившиц 1978:149]. См. также [Лившиц 1978:137–138].

230

Иначе обстоит дело в «Чертике» (1909):

< О д н а > Соловьев… Отечественный мыслитель сказал…

< Ч е р т > Да, мы там послушаем и соловьев [ХлТ: 394].

Попутно отмечу, что заглавие «Чертик», возможно, заимствовано из одноименного рассказа Алексея Ремизова, написанного в 1906 году, вышедшего в «Золотом руне» в 1907 году и получившего первую премию (вместе с рассказом Кузмина) в конкурсе на тему «Дьявол».

231

Ср. также уравнение происхождения Третьего Рима в [Хлебников 1922а: 20].

232