— Ладно, устроим как-нибудь.
— Все. Больше возражений нет.
Звезды «Таганки»: Вениамин Смехов, Леонид Филатов, Валерий Золотухин, Николай Губенко c супругой Жанной Болотовой и Борис Хмельницкий
Володя улыбается. А что, он ожидал, что я буду возражать? Но я же не полный идиот! Соавторство режиссера, да еще т а к о г о, — дело естественное и совершенно необходимое, здесь я искренен.
Потом был спектакль. В антракте подхожу к Сергею Юрскому (увидел его еще в зале). Узнав, что Высоцкий берется за постановку, Юрский приятно удивлен, желает удачи. А ведь некогда я пытался подобную же авантюру «соорудить» с ним, да ничего не вышло, несмотря на помощь В.Я. Мотыля. (В июле 80-го я снова встретился с Юрским, чтобы вручить ему сценарий «Зеленого фургона», на котором будут уже стоять две фамилии соавторов — Володи и моя. Может быть, он еще раз попробует? Нет, он отказался.)
Помню, я пожаловался Юрскому, полушутя, конечно, что какой-то тип все время сзади фонариком посвечивает — смотреть спектакль мешает. Юрский удивился:
— Это же Любимов! Он так контролирует спектакль, темп держит. Вот насколько я был тогда «темным».
После спектакля публика вытекает из театра, а я не спешу. Я уже вроде бы не такой, как все… Приобщенный. Приятно щекочет тщеславие. Юрский пришел в гримерную, наверное, благодарил. В фойе остался я один — торчу в ожидании Высоцкого. Нелепо торчу, неловко.
Владимир выскочил оживленный. Слова восхищения (впрочем, весьма сдержанные, чтобы не выглядеть «гимназисткой», хотя роль сыграна блистательно) он принимает улыбаясь, благосклонно.
— Едем, едем ко мне!
У выхода, хотя поздний вечер и декабрь, стоят люди. Подбегают девчушки, суют Володе цветы. Он выслушивает терпеливо, но как-то неохотно, с таким выражением: «Ну, скорее, скорее!..»
Усаживаемся в такси: он, Валерий Янклович, представившийся мне теперь как «Валерий Павлович», еще кто-то. Едем.
Разговор идет о фильме.
— Художником возьмем Давида Боровского! — фантазирует Володя. — А вот у меня второй режиссер замечательный…
Речь шла о Валерии Янкловиче, но я, не знавший тогда об их дружбе, сказал довольно бестактно:
— Если не будет второго режиссера студийного, вы погибнете, Володя!
— Да я их… всех передушу! — смеется он. — Они все на меня пахать будут! А? Будут!
В этом нет позы. И я, знавший степень цинизма пресловутого «среднего звена» в нашем кинематографе, зная их низкие зарплаты, преданное и одновременно наплевательское отношение к делу, — я вдруг сразу понимаю, что оно так и будет: к Высоцкому пойдут работать все! И не за страх, а за совесть.
У меня с собой чемоданчик — ночной «Стрелой» я еду в Ленинград, там, в Репино, семинар приключенческого фильма, на семинар я еду в первый и последний раз в жизни.
— Ничего, ничего, я тебя отвезу на вокзал, — обещает Володя, — успеешь!
Всей толпой поднимаемся наверх, к нему. Пальто бросаем в одну кучу на диван. Разбредаемся кто куда по квартире.
— Вот телеграмма Збандута, — показывает он. — Ну, мы знаешь какое дело сделаем! Где сценарий?
Говорят тут все и обо всем. Скоро уже ничего понять нельзя, и сразу само собой и естественно получилось у меня — «ты», Володя, и час, который остался до поезда, уже не час, а так — пятиминутка.
— Все, ребята! — Я вскакиваю. — Опаздываю, опаздываю! А то, Володя, едем на семинар?
— Может поехать? — задумывается он, и тут же: — Нет, не могу…
Я одеваюсь.
— Подожди, я тебя отвезу, — он влезает в рукава дубленки, — по дороге поговорим.
В машине — на вокзал.
— Ну, расскажи о себе, — требует он.
— Да чего рассказывать… К своему однофамильцу отношения никакого не имею. — (Иван Шевцов — печально известный автор полутора десятков романов, тогда еще, кажется, не ставший членом Союза писателей.) Он смеется. — Работал у Чухрая в экспериментальном объединении. Сейчас все кончилось.
— А-а… Хорошая была затея, я слышал.
Дальше — провал, не помню, как разговор выскочил на альманах «Метрополь».
— Володя, твоя подборка в «Метрополе» производит странное впечатление. Не плохое, нет, но странное. По выбору стихов.
