прерывные среды. Не буду спорить с этим; ведь Ренувье, например, думал, что и наше пространство прерывно. Это не имеет большого значения. Однако все-таки нельзя не заметить, что для того, чтобы видеть перерыв, надо под него подставить фон непрерывности, и это относится ко всякой среде; так что в существе своем даже прерывную среду мы мыслим в основе непрерывной. Поэтому во всяком случае, непрерывность мыслится в самой сущности среды, как число относится к существенным определениям мира монад. Нашу среду, т. е. наше пространство математики определяют, как непрерывность трех измерений. Если существуют иные среды, их можно определить как непрерывности с иными свойствами измерений.
3. Качественные отличия расположенных в пространстве вещей мы называем цветами. Существует множество оттенков цветов, разные сочетания которых образуют собою видимые нами вещи. Очевидно в каждой среде, какова бы она ни была, есть качественные различия, которые мы по аналогии можем назвать цветами. Это — априорные условия возможности среды; ибо, если бы в ней не было качественных различий, она не была бы и замечаема. Эти цвета неведомых сред могут и не иметь сходства с цветами наблюдаемого нами нынешнего мира, или даже имея сходство превосходить их значительностью символики. Но название цветов им подходит, т. к. по значению своему они соответствуют нашим цветам.
4. Мы уже заметили, что по крайней мере те вещи, которые мы называем телами живых существ, суть символы их жизни. Теперь предстоит рассмотреть, распространяется ли свойство символичности и на остальную материю, не входящую в свойства живых тел. При этом материей здесь условимся называть то самое, что этим словом обычно называется в жизни, т. е. протяженные, окрашенные в разные цвета вещи.
5. В чувственной символике движение знаменует то или иное действие, а направление движения знаменует то или иное стремление. Это одна из аксиом, на которых построена вся наша деятельность. Но если таким образом истолковывают движения живых существ, то естественно думать, что и движения неживой материи подлежат истолкованию. Это тем более вероятно, что живой в собственном смысле слова, т. е. способной к переживаниям материи вовсе нет — это ясно из принятого только что определения материи, ибо нелепо говорить, что цвет или звук чувствуют — мы чувствуем их, они же суть чувствуемое, переживаемое нами, предстоящее нам — и только.
6. Оказывается, мы постоянно производим истолкование движений неживой материи. В самом деле, мы не задумываясь говорим о физических силах. Но никаких сил во внешнем мире мы не наблюдаем. Понятие силы взято целиком из нашего внутреннего опыта. Мы знаем силу двояким образом: субъективно сила есть усилие; объективно она есть насилие. Передвигая вещь, мы прилагаем некое усилие, испытываем напряжение силы. Отсюда по аналогии мы заключаем, что для всякого передвижения тела нужно усилие, т. е. сила. Мы привыкли, что наша сила есть причина передвижений тел, и отсюда обобщенно заключаем, что причиной всякого передвижения тел является сила. Так именно и пишется в учебниках механики: «Сила есть причина, изменяющая движение тела». Легко видеть, что это определение совсем пусто, так как приравнивает силы чисто логическому понятию причины. Сила есть причина, а причина есть сила; одно неизвестное определяется через другое. Кроме того, в физическом мире под причиной некоторого явления следует разуметь другое, предшествовавшее ему и обусловившее его явление, поскольку мы хотим говорить о причинности имманентной физическому миру, т. е. остающейся в границах этого мира. Например, причиной падения дерева является движение ветра при буре. Если же что-нибудь говорит, что причина падения не движение, а сила, то это то же самое, как если бы он сказал, что причина падения дерева есть не движение воздуха, а нечто другое, неведомое и навеки непознаваемое. Выдумывать такую особую причину мы не имеем права, так как она нигде в опыте не дана. Понятие силы не может быть получено путем отвлечения из видимой картины чувственного мира. Если бы мы были бесплотными духами и подобно призракам носились в телесном мире, мы не могли бы составить понятия силы из одного наблюдения, хотя круг его был бы во много раз шире, чем теперь. Более того, если бы мы при этом даже могли двигать вещами, но только одной мыслью, без всякого напряжения, мы тоже не знали бы о силе.
7. Оставляя в стороне подобные фантастические условия опыта, можно вообще сказать, что если бы в видимом мире и были силы, мы никогда не могли бы узнать о них. Нельзя сказать, что мы испытываем силу сопротивления в других телах — мы испытываем только свое стремление, свое усилие, и по напряженности его умозаключаем о противодействии. При столкновении живых тел двух монад А и В, монада А переживает усилие монады В, как насилие, противопоставляя ему свое усилие. Переживая насилие, я внеполагаю чужое усилие под именем объективной силы. На самом же деле мы знаем только душевную силу или усилие разных видов. То усилие, которое необходимо для движения видимых тел, мы называем физической силой. Иного смысла слово «физический» в применении к силе иметь не может.
8. Все сказанное до того просто, что столь длинные рассуждения могут показаться тебе излишними. Но никакое усилие не лишне, чтобы освободиться от этого мифа о механической силе. И потоку, рискуя сильно наскучить тебе, все же приведу еще одно нагляднейшее доказательство того, что в протяженной материи нет никаких сил.
9. Все, что находится в пространстве, если оно невидимо, может быть обнаружено окрашиванием, хотя бы мысленным.
Например, ветер можно изобразить белой струей, наподобие снежного вихря. Поэтому то, что не может быть обнаружено окрашиванием, не находится в пространстве. А так как сила не имеет и не может иметь никакого цвета, то ее очевидно в пространстве нет — нет и в материи, поскольку последняя пространственна. То же рассуждение можно повторить и об энергии. Этим способом некогда воспользовался Ориген для доказательства того, что Бог, душа, ум не суть телесные субстанции. Указав, что всякая телесная вещь имеет или может иметь цвет, он продолжал: «Но я не понимаю, как может кто-нибудь описать или назвать цвет ума, как именно ума, действующего умственно?»
10. Из сказанного ясно, что следует либо вовсе не присваивать так называемой неживой материи сил, — если желательно, чтобы это слово имело хоть какое-нибудь содержание, — либо должно приписывать ей силы в том же смысле, как и телам живых существ, т. е. признать движения всякой материи
