каждого действия{500}, учил дикции опытных актеров. Зато с Жюльеттой он держался непривычно мягко. Ведущий актер Фредерик Леметр, большой знаток психологии актрис, все понял раньше других: «Она завоюет его, сказав: „Вы гений!“ – и удержит, сказав: „Вы красавец!“»{501}
Тем временем Гюго наводил справки у Ареля. То, что он узнал о Жюльетте, вполне могло его отпугнуть. С другой стороны, появлялась возможность на личном опыте проверить то, что он утверждал в «Марион Делорм»: падших женщин можно «спасти» любовью.
Жюльенна Жозефина Говэн родилась в Фужере, в Бретани, 10 апреля 1806 года. Родители ее, портной и домохозяйка, умерли, когда девочке не было и двух лет. Ее взял на воспитание дядя, сотрудник береговой охраны по фамилии Друэ. Пока он охотился на контрабандистов, Жюльетта свободно бегала по всей Бретани – Гюго усмотрел здесь сходство со своей матерью. Когда маленькой дикарке исполнилось десять лет, ее отправили в Париж, в монастырь Монтань-Сент-Женевьев. Она выросла в сердце Латинского квартала, в тихом, старинном заведении, ставшем одним из прототипов монастыря Малый Пикпюс в «Отверженных».
К 1825 году она вышла в большой мир, где вскоре для нее не осталось никаких тайн. Мадемуазель Друэ позировала скульптору Джеймсу Прадье, благодаря чему ее образ сохранился в виде «города Страсбурга» на площади Конкорд{502}. Эротические скульптуры, изваянные с нее, продавались частным коллекционерам{503}. Прадье, которому тогда было около тридцати пяти лет, нравилось считать себя ее опекуном. Его письма к Жюльетте, подписанные «твой друг, любовник и отец», образуют вполне бальзаковский сборник наставлений для молодых актрис. Именно Прадье посоветовал ей взять псевдоним «Мадемуазель Жюльетта»: «По-моему, совершенно бессмысленно выдавать себя за замужнюю женщину… это уменьшает любопытство, ибо, как тебе известно… всякий раз, как мужчина предлагает помощь, он надеется. Поэтому, в определенных случаях, ты не должна убивать эту надежду»{504}. Вместе с советом он подарил ей ребенка, дочь Клер. Девочка жила у отца.
После 1826 года у Жюльетты было не менее четырех любовников, в том числе миллионер князь Анатоль Демидов, бывший муж племянницы Наполеона Матильды, – смуглый человечек, который поселил ее в квартире на улице Л’Эшикье, – а также журналист Альфонс Карр, который занял у нее все деньги и так и не вернул. «Заложи свои драгоценности, если понадобится, и ссуди мне 500 франков, – писал он. – Я без колебаний и угрызений совести заберу половину твоего маленького состояния… И вообще, моя красоточка, не понимаю, как мне удастся жить в разрыве с тобой» {505}. Сегодня Карра помнят за афоризм Plus ca change, plus c’est la meme chose («Меняй не меняй – результат один»).
Чтобы обезопасить себя от нищеты, Жюльетта жила одновременно с несколькими любовниками. Возможно, именно от нее Гюго узнал популярную среди актрис поговорку: «Женщина, у которой один любовник, – ангел, женщина, у которой два любовника, – чудовище, а женщина, у которой три любовника, – женщина»{506}. Для парижского общества она была типичной куртизанкой: посредственная актриса, она великолепно одевалась, с шиком тратила деньги, бывала и в ломбардах, и в казино. Она не сомневалась в своей физической привлекательности, обладала чувством юмора, не стыдилась своего плебейского происхождения. Конечно, она была очень красива. В «Романе с ключом», изданном в 1833 году, Альфонс Карр нарисовал более реалистичный портрет. Следующий абзац – почти буквальное изложение одного из писем Жюльетты: «Я чувствую, что у моей души есть желания, совсем как у моего тела – только в тысячу раз более пылкие… Ты даришь мне наслаждения, за которыми следуют утомление и стыд. А я мечтаю о спокойствии и постоянном счастье. Слушай, я слишком горда, чтобы лгать: я брошу тебя и брошу вас всех – саму землю и даже жизнь, – если найду человека, чья душа ласкает мою душу так же, как ты любишь и ласкаешь мое тело»{507}.
Прося о роли в «Лукреции Борджа», Жюльетта, возможно, имела в виду нечто совершенно другое, на что намекает недавно изданная переписка Джеймса Прадье. 8 января 1833 года, в разгар репетиций, Жюльетта получила записку от Прадье. Он спрашивал, может ли она помочь ему приобрести заказ на статую от влиятельного депутата, некоего Дебейема{508}. Луи-Морис Дебейем был близким знакомым Виктора Гюго, и позднейшая, недатированная записка от Прадье к Жюльетте доказывает, что Гюго рассматривался им как прекрасный посредник: «Твое влияние на нашего блестящего Виктора Г. уже сослужило мне хорошую службу с добрым г-ном де Белемом…» Играла ли Жюльетта роль, написанную Прадье, притворяясь, будто играет роль, написанную Гюго? Если так, вскоре оказалось, что выйти из одной роли она уже не может.
Гюго со своей стороны тоже способствовал сближению и пошел даже на профессиональный подлог. От одной репетиции к другой он увеличивал крошечную роль княгини Негрони и даже дописал маленький диалог, необходимости в котором не было и который даже отвлекал от кульминации. «Едва ли можно назвать роль княгини Негрони полноценной, – признается он в примечании к опубликованной пьесе. – Она своего рода призрак, красивая, молодая и роковая фигура». Вечер за вечером – а вскоре и вместе со всем Парижем – он наблюдал, как красивый призрак слушает слова, которые стучали у него в голове. То было одно из самых публичных признаний в любви за всю историю. Вот роль Жюльетты во всей ее полноте:
Княгиня Негрони
Маффио. Он всегда такой, синьора. Простите, что я его привел, хоть вы и не удостоили его приглашения. Мы с ним братья по оружию. Он спас мне жизнь при осаде Римини, а я при взятии моста в Виченце принял на себя удар шпаги, который ему предназначался. Мы не разлучаемся никогда. Мы всегда вместе. Один цыган предсказал нам, что мы умрем в один и тот же день.
Княгиня Негрони
Маффио. Он нам сказал, что это будет утром.
