За основу мы возьмем системы отечественных авторов. Причина такого выбора, помимо большей доступности материала, заключается и в том, что отечественная философия права, развиваясь в целом в рамках европейской традиции, столкнулась со всеми проявлениями кризиса и вынуждена была искать выход из сложившийся ситуации в обстановке тем более сложной, что по причине крушения прежнего правопорядка в России в результате революции, она не могла опереться на сохраняющиеся хотя бы в видоизмененном виде элементы старой правовой традиции.
Из дореволюционных авторов одним из первых обратился к поиску оснований права за рамками традиционных мировоззренческих установок Л.И. Петражицкий. Современный исследователь А.В. Поляков называет его теорию одним из первых примеров использования неклассической методологии в отечественной юридической науке[545]. Отталкиваясь от прежних рационалистских и волюнтаристских правовых концепций, Петражицкий стремится путем анализа индивидуальных психических переживаний выявить первофеномены права и нравственности. Тем самым бытийные основы права и источник его обязательности обнаруживаются в психическом мире субъекта. Показывается органическая связь права с некими фундаментальными механизмами человеческой психики, и, таким образом, обосновывается невозможность сведения правовых норм к субъективному произволу или отражению материальных отношений. Учения, объясняющие природу права, нравственности или религиозных верований «хитрой выдумкой людей» для обеспечения господства или осуществления иных интересов, Петражицкий называет наивными[546]. С другой стороны, Петражицкому постольку, поскольку он опирается на позитивное научное исследование реальных психических процессов, удается избежать метафизического уклона в своей теории и ссылок на умопостигаемые положения естественного права для объяснения источника происхождения правовых обязанностей.
В отличие от правовых концепций, основанных на рациональности классического типа, психологическая теория права отнюдь не ограничивает поле своего исследования только лишь сферой ясного самосознания субъекта и его осознанного волеполагания, но учитывает реальность и иррациональных аспектов психики. Тем самым, она избегает предположения единства и тотальной контролируемости внутреннего опыта человека – исходной посылки классической науки. С точки зрения Петражицкого, теоретическое изучение права должно учитывать неоднозначность его отношения к психике человека, выражающееся в том, что «право, оказывая вместе с другими факторами социально-психической жизни, в том числе нравственностью, нормативной эстетикой и др., влияние на развитие человеческой психики, изменяя человеческий характер в направлении приспособления его к социальной жизни, само изменяется сообразно с этими психическими изменениями, приспосабливается к ним»[547]. Такой взгляд, безусловно, серьезно отличается от привычного правого рационализма, который рассматривал право лишь как полезное изобретение человеческого разума, игнорируя обратное влияние, оказываемое правом на психику индивида, а также трансформацию самого права по мере того, как меняется мировоззрение людей.
В то же время Петражицкому так и не удалось уйти от релятивизма, прочно закрепившегося в правовой теории. Поскольку первичным источником правовых и нравственных обязанностей объявляется субъективная психика, а иллюзия их объективности – продуктом проекционной точки зрения, то соответственно лишается смысла и вопрос о ценностных основах права, ибо «реально существуют только переживания этических моторных возбуждений в связи с представлениями известного поведения»[548]. Даже влияние представлений нормативных фактов, внешних по отношению к индивидуальной психике, определяется по Петражицкому их субъективным восприятием.
Попытку преодоления субъективизма психологической концепции права предпринял ученик Петражицкого, П.А. Сорокин. В частности, он различал в любом социальном явлении две стороны: «чисто психическую» и обусловленную ею «внешне-символическую»[549]. С другой стороны, относительность нормативных предписаний сохраняется и в его интерпретации. Так, например, характер деяний, являющихся преступными, всецело определяется, с его точки зрения, тем, что в сознании людей они предстают как противоречащие их шаблонам «дозволенно-должного поведения», которые в свою очередь зависят от психологического склада представителей данного общества и от особенностей их культуры.
Переходный период, поставивший под вопрос традиционные подходы к проблеме научной истины, а также и сами цели познания, требовал разработки новых методов исследования, адекватных сложившейся ситуации.
Стремясь к восстановлению чистоты и непосредственности познавательного опыта, основоположник феноменологии Э. Гуссерль базовыми категориями своей теории делает феноменологическую редукцию, имеющую целью устранение всех случайных и субъективных элементов в процессе познания, а также непосредственное интуитивное усмотрение истины сознанием, направленным на интенциональный предмет. Примером применения феноменологического подхода к исследованию правовых явлений была правовая концепция Н.Н. Алексеева.
Следуя феноменологической установке, Алексеев отказывается от практикуемого рационалистической философией права чисто логического определения права. Это соответствует его видению природы философии, которая есть миросозерцание, т. е. «не только сумма теоретических истин, но также и акт – исторический или личный»[550]. Вместо цепочки рациональных определений, ведущей в бесконечность, теория права должна взять за основу неопределимые «первоначальные данности» права, которые поддаются лишь созерцанию и описанию. Только в непосредственном созерцании нам даны ценности, имеющие характер качественных данностей, не выводимых логическим путем, но вместе с тем очевидных в своей объективности[551]. Опыт, в котором дается первичное содержание права, состоит в признании субъектом ценностей, в «заинтересованном отношении» к ним. Определениями же указанного отношения являются правомочия и правообязанности в качестве искомых первоначальных неопределимых данностей. Что же касается ценностей, то их природа, с точки зрения Алексеева, заключается в воплощении потустороннего бытия в посюстороннем и опытном[552]. Алексеев настаивает на том, что восприятие ценностей
