поистине величественного в силу способности к разумному мышлению. Именно эта способность и составляет подлинное достоинство человека, а, следовательно, нуждается в развитии и строгой методической организации, что и становится главной заботой философов XVII века.
Век рационализма – это эпоха триумфальных открытий в области естествознания и математики, эпоха, сформировавшая идеал научного познания, ставшего одним из важнейших ориентиров новоевропейского мировоззрения. Здесь мы кратко рассмотрим основные предпосылки этого нового научного мировоззрения, учитывая то, что именно оно становится образцом для общественных наук, влияя и на сферу юридического мышления.
Прежде всего, для мыслителей этого времени характерно убеждение в том, что мир познаваем, т. к. подчинен логической закономерности, тождественной основным принципам человеческого мышления. В процессе познания человек устанавливает соответствие между законом его разума и тем порядком вещей, который он наблюдает в мире. Человеческое познание адекватно реальности, истина достижима, при условии, что мышление будет очищено от заблуждений. Поэтому крупнейшие философы XVII века прилагают усилия для выявления и устранения этих препятствий к правильному мышлению. В качестве наиболее значительных примеров можно назвать борьбу Ф. Бэкона с «идолами» познания и методическое сомнение Декарта, которые являлись поиском способов «прояснения» познавательного процесса.
Наука XVII века стремится выявить математические структуры в природе, сводя все качественные показатели явлений к количественным, а все закона природы – к математическим аксиомам. Природа мыслится как механизм, в котором все соотношения и движения рассчитаны наисовершеннейшим инженером в строгом соответствии с принципами геометрии и физики (которые, к слову сказать, совершенно независимы от божественной воли, роль которой ограничивается только дачей первого импульса вселенской машине). Аналогичным же механизмом представляется и тело человека. Более того, мыслители XVII века и социальные общности пытаются представить по аналогии с телами-механизмами (что мы можем увидеть на примере гоббсовского Левиафана), а этические явления помещают в своеобразное моральное пространство, где отношения между людьми могут быть выражены как отношения между геометрическими фигурами (такую методику применяли, в частности, Э. Вейгель, Лейбниц, Пуфендорф) [511].
В соответствии с этим господствующим воззрением философия XVII пытается найти рациональные основы этики и права, свести все социальные закономерности к немногим базовым аксиомам. Исследователями общества движет стремление мыслить об общественных отношениях также точно и методично, как естествоиспытатели мыслят о природных явлениях, и дедуцировать социальные законы из общих закономерностей с такой же последовательностью и необходимостью, с какой математик доказывает теоремы, исходя из аксиом.
Прежде всего, основные законы, которым подчиняется социальная жизнь людей должны быть всеобщими и свободными от обстоятельств времени и места, от чьего бы то ни было субъективного произвола. Именно такими качествами обладает естественный закон, который провозглашается «велением правого разума» (как определяет его Т. Гоббс[512]). Г. Гроций убежден, что такой закон, как и все принципы рационального мышления, не зависит даже и от божественной воли. Он провозглашает, что сам Бог не мог бы сделать справедливое несправедливым, равно как не может он пренебрегать законами логики и математики[513]. Естественное право подвергается секуляризации. Отныне постулатом рациональной этики является тезис о том, что добро является добром не потому, что так хочет Бог, но оно именно потому и предписывается Им, что оно по самой сути своей добро и не может быть иным[514]. Так как природа подчинена разумным принципам, то под естественностью права подразумевается его соответствие требованиям разума. Поскольку человек способен к познанию истины в природе, постольку он может найти и абсолютно необходимый принцип нравственных отношений, опираясь на который можно выстроить стройную систему нравственных и правовых предписаний. И если пока речь не идет о естественных правах личности, то, по крайней мере, знание естественного права закрепляется за индивидом в качестве принадлежности его разума.
Однако в вопросе об основном принципе естественного закона крупнейшие представители рационалистской теории общества расходятся. Некоторые, принимая во внимание, что реальность человеческих отношений радикально отличается от того, что можно было бы признать разумным и справедливым, провозглашают естественный закон требованием разума, которое нужно воплотить в жизнь, и строят деонтологическую этику. Гроций определяет естественное право как «предписание правого разума, указывающее, что в известном действии, смотря по тому, согласно оно или несогласно с разумною и общежительною природой человека, есть нравственное безобразие или нравственная необходимость»[515]. При этом предполагается, что человек от природы стремится к жизни в общении с себе подобными и естественное право определяет разумные требования к такой совместной жизни. К такой же общежительной версии естественного права склоняется и Пуфендорф. Лейбниц же выстраивает логическую систему естественного права, настаивая на «умопостигаемом характере права и его принципов»[516].
Другие же авторы, исходя из предположения, что человек есть часть животного мира и подчиняется всем его законам, называют основным естественным законом, движущим человеком, стремление к самосохранению. Так Гоббс и Спиноза настаивают на том, что человек от природы существо эгоистичное и жизнь в обществе для него – лишь вынужденная мера. Спиноза называет мощь каждого человека мерилом его естественного права[517]. Гоббс считает, что естественное право в качестве права естественного состояния человека – это «право на все»[518]. Только желание обеспечить себе безопасность, которое также обусловлено требованиями разума, толкает человека к ограничению своего своеволия и перенесения части своего естественного права на общественный союз или суверена как на гарант мира.
Наряду с теорией естественного права рационалистический подход к пониманию социальных явлений воплотился в концепции общественного договора.
