Бытие и возраст

древних. Но, действительно, что такое момент усталости? Это и есть выпадение из циклического времени в линейное.

А. С.: И это коварное расслабление, когда мир уже берёт тебя в свой оборот: начинаешь уставать всё больше, появляется распущенность в форме усталости.

К.П.: Хотелось бы обратить внимание именно на переживание цикличности, которое хорошо обнаруживается именно в этом «беге трусцой». Есть замечательная книга «Бег ради жизни», Г. Гилмор, излагающая ряд принципов физического развития. По-моему, сама практика бега трусцой хуже этой книжки⁷⁸.

А. С.: Вместо того чтобы бегать, лучше об этом читать… Прочитал страничку с чашкой кофе – и хорошо.

К.П.: А не помогло – перечитал с другой чашкой… Так вот в этой книжке формулируются существенные социальные принципы. Особенно интересен принцип: «равняться не на первого, а на последнего». Этот принцип прямо противостоит идее агона. Бег трусцой – это не спорт, а физическая культура. Самый лихой бегун должен сдерживать себя и бежать так, как бежит самый последний. В этой цикличности стереотипа обнаруживается выход к фундаментальным структурам коллективного взаимодействия, где важна не «однолинейная победа» по избранному параметру, но симфония взаимозависимости и взаимной поддержки. В качестве горизонта эти структуры сводятся к максимам, которые были сформулированы ещё древними: «Познай себя и хорошо делай свое дело».

Что значит «познай себя» для взрослого человека? Познай себя – значит, познай стереотипы именно свои, выстрой себя, выстрой то, что принадлежит собственно тебе, построй самого себя, стань тем, кем ты являешься. И важно, что здесь преодолевается не только время (Кронос в ужасе отступает перед стереотипом), но и субъект-объектная дихотомия. В этом «стереотипном» построении своей жизни для взрослого уже неизвестно, «кто украл, а кто украден». Я намекаю на песню Новеллы Матвеевой, описывающей вообще-то обыденную ситуацию: украденная невеста со временем так вживается в новую жизнь, куда волей несчастного случая она оказалась заброшена, что присваивает себе тот мир, который её украл. И получается, что она «украла» этот мир. Хотя отношения «кражи» теряют свой смысл, и на первое место выходит отношения «дара». В этом намечается преодоление субъект- объектной дихотомии, где возраст перестаёт связываться с одним-единственным человеком, а становится моментом того или иного социума.

В широком смысле стереотип предстаёт как эйдос. Здесь понятие стереотипа принимает не только просто положительный, но один из высших положительных смыслов. Стереотип – это основа ритуала, традиции, а в новоевропейской повседневности – основа навыка, привычки. Стереотип предстаёт в качестве среднего члена в известной пословице: «Посеешь поступок – пожнёшь привычку, посеешь привычку – пожнёшь характер, посеешь характер – пожнёшь судьбу». Обратим внимание, что привычка в этом афоризме соединяет между собой субъективное и объективное, соединяет волю и стихию. По сути здесь преодолевается не только время, но и субъект-объект-ная дихотомия. Именно поэтому стереотип и предстает как акме, что на этом этапе взрослости человек как будто одерживает победу над временем.

Это одна сторона привычки. Трансцендентальный субъект, по И. Канту, – это субъект взрослый, который внутри себя содержит привычки и стереотипы. Можно сблизить понятие стереотипа с идеей априорности. Ведь стереотип нацелен на то, чтобы достичь уровня априорности. Эта сторона, безусловно, имеет положительный и полностью конструктивный характер.

Но есть и другая сторона стереотипа – отрицательная. Речь идёт о том смысле, который слову «стереотип» придал Уолтер Липпман⁷⁹. Он говорит о социальном стереотипе как упрощенном, схематизированном, искаженном образе, как о некоем дайджесте из свода моральных норм, политических доктрин, из упрощенной философии, из религиозных установок. Человек становится жертвой и рабом своих собственных стереотипов, благодаря которым он и стал трансцендентальным субъектом. И здесь обнаруживается обратная сторона взрослости. Победа над временем даётся ценой стереотипизации бытия. Смысл липпмановского социального стереотипа состоит в том, что нынешняя социальная реальность слишком сложна для «среднего человека». У него нет времени и знаний для её понимания. В сущности, он не является гражданином, поскольку не может осознанно участвовать в демократических процедурах. Вот здесь средства массовой информации и оказывают коварную услугу. Они предлагают (что называется, подсовывают) «среднему человеку» некоторые простые, легкие, понятные ходы мысли и поведения. И эти понятные ходы суть социальные стереотипы, которые превращают общество в ороговевшее целое.

Стереотипы «заменяют» самоопределение и самоидентификацию, которые, как видится, в зрелом возрасте отходят на второй план. Для новоевропейской цивилизации на главном месте стереотипы профессионализма, важнейшая модификация стереотипов социальной идентификации. Именно о взрослом мы говорим, что это, к примеру, хирург, или сантехник, или медсестра. Профессиональные идентификации для ребёнка ещё не имеют смысла, а для старика они уже теряют смысл (характеризуя старика, мы иногда говорим о пенсионере, что с оттенком иронии представляет весьма своеобразную «профессию»).

Таким образом, в рамках новоевропейской цивилизации взрослый может быть определён как состоявшийся профессионал. А если он как профессионал не состоялся, то он и невзрослый в полном смысле этого слова. Стереотипы в широком смысле как неподвластное времени, как ритуал, как традиция, как метод, как культура и философия – вот что может если не спасти, то по крайней мере утешить взрослого. Сквозь призму стереотипа возникает возможность ответственности как важнейшей социальной характеристики взрослого человека.

У. Липпман подводит нас к мысли, что взрослый человек – человек по определению нетворческий, хотя, казалось бы, именно взрослый человек