находится в расцвете своих сил, о которых говорят не вполне продуманно: «творческие силы». Однако за расцвет сил, за уверенность и самоуверенность надо дорого платить. Поскольку взрослый обнаруживает себя как творческая личность, он тут же теряет свою уверенность, которая рождается в действии по шаблону, задаётся ему профессиональными стереотипами. Тогда взрослый неминуемо «впадает» либо в детство, либо в старость.
Б. Г. Ананьев предложил в связи с этим следующую «лазейку»: да, взрослый человек нетворческий по сути, но в своей области он остается творческим. А в остальных областях «окошечко захлопнулось» лет в девять80.
Поэтому детский рисунок всегда прекрасен. А взрослые страшно боятся этого испытания. Много лет назад, читая «Философию творчества», я проводил такой эксперимент: раздавал карандаши и бумагу студентам и говорил, рисуйте, что хотите. Для студентов это оказалось серьезным испытанием потому, что студенты эти чувствовали себя взрослыми людьми. А у взрослого человека, если он профессионально не связан с изобразительной деятельностью, происходит отторжение от необходимости что-то изобразить. Как-то мне удалось уговорить студентов преодолеть инстинктивный страх взрослого перед созданием графического образа. Эти рисунки (без подписей) я отдал психологу, который по рисункам выстраивает профиль творческой личности. И здесь обнаружились существенные обстоятельства. Психолог, незнакомый с этими студентами, руководствуясь только этими изобразительными импровизациями, тем не менее вдруг глубоко обозначил их творческие профили.
Рассмотрим подробнее, как «взрослый возраст» выстраивается с помощью системы динамических стереотипов, с помощью системы привычек, которые на социокультурном уровне переходят в ритуалы и традиции. Прежде всего поговорим о привычках.
Именно система стереотипов представляется взрослому развитым сознанием, способностью к рефлексии, к рациональному овладению миром. На каждый вопрос уже имеется уверенный ответ, непреложно правильный. Когда же возникают мерцающие неопределенности, когда мир вдруг кажется не таким простым, у взрослого есть «абсолютное оружие», которое помогает в критических ситуациях. Не только рациональное сознание, но и ирония, как своеобразное «сознание в квадрате», помогает сохранить взрослому хорошую мину при любой игре.
Но главное не «люфт» иронии; главное – это привычки. Они важнее иронии и даже царствующего где-то в царственной высоте разума. Когда мы говорим о привычках, то русскому человеку, прежде всего, вспоминаются строки А. С. Пушкина, ставшие уже афоризмом: «Привычка свыше нам дана,/ Замена счастию она». А также – конкретное, (конечно же, ироническое) описание бытовых привычек Лариной из «Евгения Онегина»: «Ходила в баню по субботам / солила на зиму грибы». Привычки – это тот каркас, который как бы держит повседневное время взрослого человека в норме. В детстве привычки жизни (сама «привычка к жизни») складываются, причем с огромным трудом. Скажем, какое мучение это ежедневно чистить зубы или умываться! В старости привычки медленно разрушаются, и это не менее тяжело, чем «внедрение» привычек в детстве. Уход на пенсию страшен человеку именно потому, что разрушаются системы устоявшихся привычек, связанных с работой. Наступает момент, когда утренний туалет превращается для старого человека в серьезную проблему.
Но главное не «люфт» иронии; главное – это привычки. Они важнее не только иронии, но и самого разума. Когда мы говорим о привычках, то русскому человеку, прежде всего, вспоминаются строки А. С. Пушкина, ставшие уже афоризмом: «Привычка свыше нам дана, / Замена счастию она». Привычки – это тот каркас, который как бы держит повседневное время взрослого человека в норме. В детстве привычки жизни (сама «привычка к жизни») складываются, причём с огромным трудом. Скажем, какое мучение ежедневно чистить зубы или умываться! В старости привычки медленно разрушаются, и это не менее тяжело, чем «внедрение» привычек в детстве. Уход на пенсию страшен человеку именно потому, что разрушаются системы устоявшихся привычек, связанных с работой. Наступает момент, когда утренний туалет превращается для старого человека в серьёзную проблему.
Чтобы понять стереотип в узком смысле слова, сконструируем определённую ситуацию. Пусть даны объект и субъект. Под «субъектом» в данном случае мы понимаем взрослого, а под «объектом» – мир, окружающий его. И объект, и субъект имеют соответственно свой закон существования, развертывающийся во времени. В их временном взаимодействии возникает противоречие. Возможны две его разновидности.
Во-первых, темп изменения объекта может обгонять темп изменения субъекта. Попросту говоря, объект (это, например, «современное сверхсложное общество», «очень большая система», всё усложняющийся, подчас всё менее понятный современный мир) изменяется так быстро, что субъект не успевает следить за объектом, не понимает его изменений, не может приспособиться к нему, не говоря уже о том, чтобы приспособить его к себе. Человек подавлен объектом, что может выражаться либо в фаталистическом квиетизме, либо в бессмысленной суете. Феномен футурошока на современной стадии развития, описанный Э. Алвином Тоффлером81, характерен не только для нашего времени. Он присутствует во всяком сложном цивилизованном обществе, перегруженном коммуникациями.
Бежать от такого состояния можно, махнув на всё рукой (пусть всё идёт так, как идёт). Социальный стереотип позволяет взрослому сохранить хорошую мину при плохой игре. Социальный стереотип может предлагаться, например, популярным телекомментатором, политиком, известным писателем или другим «властителем дум». В результате взрослый человек по существу «болеет», он темпорально болен, больно его человеческое время, хотя в своём самодовольстве он может этого и не замечать.
Во-вторых, тип конфликта между субъектом и объектом выглядит так, как будто бы взрослый, уверенный в себе человек обладает гораздо большей информационной мощностью, чем объект. Скажем, человеку (это, как правило, молодой, амбициозный взрослый человек, который чувствует в себе избыток сил и способностей) кажется, что он
