– Знать бы когда, – вздохнул Злат.
– Когда в праведной жизни утвердимся и Владычица наказание отзовёт.
Злат вдруг спросил:
– Ты только про собак пытать собирался? Знал, что тестя моего вспомнит?
– Догадывался. Учителю письмо было из Шегардая. В воровском ряду опознали кровавый Бакунин суконник. У Хобота купленный.
Злату бросился в лицо жар.
– А мне что же не довели?
Ворон смотрел сквозь прорези меховой хари. Впору было ответить: «Потому и не довели…»
– Не хотели загодя озлоблять.
– А ты будто знал, что дорогой встретим его!
– Не знал. Но раз он от Кижей до Шегардая шарахается, значит, мог и на нас выйти.
После драки все горазды кулаками махать.
– Я тебе поддакивал, как велено было! А ты его отпустил! И шайку! Сам сказал, их там хорошо если дюжина! Мы бы с ребятами!..
«И Чаяне головы отцовых погубителей под ноги метнули…»
– Учитель меня не для того посылал, – терпеливо повторил Ворон. – Разбойники что, они – нож в руке. Почём знать, каков на них замысел Справедливой!
Остаток дня поезжане двигались вперёд лёгким шагом, не зная усталости. Слышались шутки, оботуры и те бодро уминали копытами снег. Будто чуяли впереди оттепельную поляну, изобильную зеленью. Так бывает, когда завершается основательный труд, затеянный миром, хотя вроде что сделали? Дом отстроили погорельцу, спускные пруды вычистили?.. И дорога обещала кончиться не назавтра. А веселились!
Вечером стряпеюшка без просьб вытащила самый большой котёл. Приказала шустрым златичам натаскать снега. Между составленными от ветра санями загорелся костёр. Густо повеяло жареным салом, потом – озёрной капустой, мороженым борканом и травами, отдающими сок. Наконец над поляной поплыл упоительный дух мяса, таявшего в булькающей ушице.
Тут уже молодых ребят стало не отогнать. Стряпея разбивала колотушкой каменные от мороза комья грибов и тщетно ругалась. Кто же отойдёт от живого огня, где пышет жаром веселье и вот-вот позовут к вкусной еде?
Улеш принёс маленький уд, подтянул струны.
Пели выскирегские песни, без сговора избирая ласковые и смешные. Других не хотелось. Ворон сидел на облучке ближних саней, куда не достигал дым. Злат всё ждал, чтобы моранич вынул кугиклы. Однако тот слушал очень внимательно и молчал.
Ворон шевелил губами, смотрел сквозь темноту.
Стряпея длинной ложкой сняла пробу, вновь надвинула крышку, кивнула. Из-под котла выгребли последние угли, оставили доспевать. Походники глотали слюну.
Видя гудебный сосудец бездельно лежащим на войлоке, Ворон слез с облучка:
– Позволишь, кровнорождённый?
Злат усвоил не все обычаи моранского поклонения, но кое-что знал.
– Я слышал, Владычицу мало радует бряцание струн… Ты разве умеешь?
– Не умею.
– Пробуй, друг мой. – Злат протянул ему уд.
Ворон убрался на прежнее место. Устроил снасть на коленях, принялся пощипывать струны. По одной, по две. Прижимал пальцами лады, испытывал поголосицу.
– А знатно ты волком выл, – сказал Злат Улешу.
Наследник лакомщика улыбнулся:
– Он с напужки хоть морской прибой услыхал бы.
Ворон запел. Сначала негромко.
Рука яростно пустилась по струнам, голос хлынул, раскатился, могуче взлетел:
Маленький короб гудел, рокотал, вещал человеческим языком. Злата пробрала дрожь, он быстро посмотрел на Улеша. Несчастный Кокурин пасынок, названный в честь дважды потерянного, сидел бледный.
