О влиянии Евангелия на роман Достоевского «Идиот»

Отчаяние и «бунт» Терентьева в очень большой мере вызваны неверием в Воскресение Христа. Реальность этого великого события, по представлениям юноши, опровергается в его исповеди. Мышкин лишь косвенно отвечает больному, рассказывая о смерти майора Степана Глебова, казненного при Петре Великом, о чем речь пойдет позднее. Об отношении князя к заблуждениям юноши приходится, главным образом, судить по тому, что нам известно о религиозном миропонимании главного героя. Как отчасти было показано, оно раскрывается с наибольшей полнотой до вступления в действие Ипполита – в описании эпилептических созерцаний князя, а также в беседе его с Рогожиным по возвращении в Петербург. И размышления Льва Николаевича о моментах ауры, и разговор с Парфеном, замыслившим его убийство, отнесены автором к одному и тому же дню и говорят читателю об одном и том же: о природе веры вообще и о глубокой личной вере Мышкина, основанной на опытном знании Бога. Именно опытному богопознанию, пути которого (при некоторых общих закономерностях духовной жизни) могут быть многоразличны, в православии придается значение первостепенное.

Ипполиту тоже даны автором своего рода «созерцания», переживаемые в снах и полубреду. Они резко контрастны мышкинским и постепенно приводят больного к решению покончить жизнь самоубийством. Символика первого из кошмарных снов Терентьева, свидетельствующая о безверии юноши и навеянная отчасти Откровением св. Иоанна, тонко проанализирована Р. Коксом в главе об «апокалиптическом видении» Мышкина из книги «Между землею и небом»[196]. Я не буду еще раз на ней останавливаться и сразу перейду к следующим «созерцаниям». Ипполит пишет затем о полубредовом сне, в котором он видел Сурикова, неожиданно получившего миллионы. Эти строки исповеди вновь говорят читателю об ожесточении больной души Терентьева: он зло насмехается над Суриковым и его «замороженным» младенцем не только наяву!..

Сразу после этого начинается рассказ об увиденной Ипполитом в доме Рогожина копии с картины Гольбейна «Мертвый Христос». Описывая «бесконечные» муки Иисуса еще до распятия («раны, истязания, битье от стражей, битье от народа, когда Он нес на себе крест и упал под крестом» – 8, 339), Достоевский объединяет сообщения всех четырех евангелистов. Затем, продолжая накапливать аргументы в пользу невозможности воскресения Христа из мертвых, Ипполит подчеркивает, что по его расчету крестные страдания Иисуса продолжались шесть часов. Расчет Ипполита нуждается в некоторых пояснениях. Следуя римскому обычаю, иудеи делили ночь на четыре стражей (по три часа в каждой), и на такие же по длительности периоды, называемые часами, делился день. Исходя из этого, Терентьев сопоставляет свидетельства Нового Завета. По Евангелию от Марка, Иисус был распят в третьем часу (около девяти утра по современному счету). А умер Он «около девятого часа», – ближе к современным трем часам дня[197]. Но по Евангелию от Иоанна Христос был распят не в третьем часу, а «около шестого часа»[198]. После этого Терентьев, имея в виду опровергнутую уже ранней христианской церковью ересь докетизма[199], подчеркивает: «Христос страдал не образно, а действительно, и <…> тело Его, стало быть, было подчинено на кресте закону природы вполне и совершенно» (8, 339). С потрясающей картинностью описав изображение мертвого Христа на полотне Гольбейна, юноша задается вопросом: каким образом, глядя на «такой труп», последователи Иисуса могли поверить, «что этот мученик воскреснет»?

Сославшись затем на чудеса Христа, воскресившего из мертвых дочь Иаира, а также Лазаря[200], Терентьев без всяких оговорок заявляет, что Побеждавший законы природы при жизни Своей не победил их после распятия: Воскрешавший других – не воскрес! Картина Гольбейна внушила Ипполиту веру во всесилие законов природы: даже Христос – жертва их. Создав Иисуса, природа «предназначила» Ему сказать «ужасную ложь», а потом, насмеявшись над Ним, «бессмысленно захватила, раздробила и поглотила в себя» лучшее создание свое, как она вскоре «глухо и бесчувственно» поглотит и его собственную жизнь! (8; 247, 339). Восемнадцатилетнему юноше ни на минуту не пришла в голову мысль, что при жизни Иисуса побеждаемая Им смерть была столь же страшна, побеждаемые Им законы природы – столь же сильны, как и после Его распятия… Сам Христос не раз говорит о предстоящих Ему унижениях, отвержении и физических муках, но в Его словах тема Страстей неразрывно соединена с уверенностью в

Воскресении. Евангелист Марк рассказывает: «Когда были они на пути, восходя в Иерусалим, Иисус шел впереди их, а они ужасались и, следуя за Ним, были в страхе. Подозвав Двенадцать, Он опять начал им говорить о том, что будет с Ним: вот, мы восходим в Иерусалим, и Сын Человеческий предан будет первосвященникам и книжникам; и осудят Его на смерть, и предадут Его язычникам; и поругаются над Ним, и будут бить Его, и оплюют Его, и убьют Его; и в третий день воскреснет[201]».

Ипполит созерцает природу в образе «огромного и отвратительного тарантула», который затем сменяется последним ночным кошмаром больного, описанным в исповеди, – страшным привидением Парфена Рогожина, «во фраке, в белом жилете и в белом галстуке». Ипполит замечает насмешку во взгляде своего посетителя: ведь Рогожин знал о его «последнем убеждениии» и был, по мнению юноши, сам «вовсе не так далек» от него (8, 338). Смотря на больного в упор, Рогожин «стал раздвигать свой рот, точно готовясь смеяться…». Эта ночная «встреча» с утратившим веру Парфеном вызвала в юноше отвращение к жизни, принимающей такие «странные» формы, и привела его к решению о самоубийстве (8, 341).

Опираясь при описании Страстей Христовых на евангельские свидетельства, Ипполит не касается многих фактов, сообщенных в Новом Завете. Он не говорит о землетрясении в момент распятия, о разорвавшейся надвое завесе храма, об уверовавшем в этот момент сотнике, о восстании «многих тел усопших святых» и о явлении их жителям Иерусалима. Он обходит молчанием все, связанное с Христовым Воскресением: посещение опустевшей гробницы женами-мироносицами, явление им Ангелов, а затем Самого Христа, Который являлся по Своем Воскресении и «бывшим с Ним» апостолам и последователям[202].

Как и в случае с Рогожиным, полотно Гольбейна утверждает Ипполита в безверии. Поэтому важно обратить внимание на то, что