говорит Мышкин Парфену «насчет веры» в связи с этим же произведением художника. В тексте сказано, что князю явно не хотелось «так оставлять» Рогожина, признавшегося после их остановки перед картиной, что от нее «пропадает» вера. Пытаясь помочь Парфену, Лев Николаевич решает рассказать ему о своих недавних встречах. Рассказ этот служит ответом и на беспокоящие Рогожина слухи, что «у нас, по России, больше, чем во всех землях, таких, что в Бога не веруют». По мнению Мышкина, вера и безверие, так сказать, уравновешивают друг друга в России. Об этом свидетельствуют четыре его истории-притчи. Князь дважды ясно и совершенно утвердительно отвечает Рогожину на вопрос, верует ли он сам в Бога. Первым ответом является рассказ о том, как в железнодорожном вагоне ему случилось беседовать с «очень ученым» атеистом. Впечатление Льва Николаевича от этой встречи подтвердило его давнишнее убеждение, что атеисты говорят и пишут в книгах «вовсе как будто не про то», хотя «с виду и кажется, что про то» (8, 182). Князь пытался поделиться этим наблюдением со своим образованным спутником, но, поскольку они говорили на разных языках, тот ничего не понял. В конце беседы с Рогожиным Мышкин вновь резко противопоставляет себя атеистам, сказав, что они ничего не понимают в «сущности религиозного чувства» (8, 184). Оба противопоставления, как и остальные рассказы князя, свидетельствуют о его вере. Мы уже знаем, какое благодатное и всепроникающее религиозное чувство герой «Идиота» испытывает при созерцании мира Божьего (он говорит об этом в салоне Епанчиных) и в моменты эпилептической ауры. Это
Одному из верующих грешников посвящена вторая история Мышкина. В ней отразились переосмысленные Достоевским факты из газетной хроники. Лев Николаевич рассказывает Парфену, как в уездной гостинице, где ему недавно пришлось остановиться, честный и «совсем не бедный» крестьянин зарезал, как барана, другого крестьянина, своего приятеля, только потому, что ему очень понравились принадлежавшие приятелю серебряные часы. Охваченный страстью к соблазнившим его часам, он убил «с горькою молитвой: “Господи, прости ради Христа!”». В подлинном происшествии, описанном в газете «Голос» от 30 октября 1867 года, причиной «убийства по молитве» было желание крестьянина-бедняка, продав часы, вернуться на вырученные деньги в свою деревню, к жене и детям. Но Достоевский переработал газетный материал, чтобы история помогла Рогожину глубже осознать, что и он задумал убийство из-за слепой страсти к Настасье Филипповне. Парфен реагирует долгим конвульсивным смехом на рассказ князя, говоря:
– Вот это я люблю! Нет, вот это лучше всего! <…> Один совсем в Бога не верует, а другой уж до того верует, что и людей режет по молитве… Нет, этого, брат князь, не выдумаешь! Ха-ха-ха! Нет, это лучше всего!.. (8, 183).
Третий рассказ, во многом контрастный второму, предваряет сцену обмена крестами по просьбе Парфена, который пытается этим «сдержать» свою руку и побороть желание убить Мышкина. Но он отдает князю свой крест и принимает крест Мышкина
Последний рассказ Льва Николаевича посвящен глубоко верующей крестьянке, набожно перекрестившейся при первой улыбке своего ребенка. Уравновешивая веру и безверие в русской земле, эта женщина, по предположению
Мышкина, могла оказаться женою солдата-христопродав-ца. История раскрывает безмерность любви и милосердия Божия к людям, особенно к кающимся грешникам, и тем призывает Парфена к вере и покаянию.
Раздумья над этими встречами привели Льва Николаевича к заключению, которое он сам расценивает как ответ Рогожину о своей собственной вере и о природе веры вообще: «…сущность религиозного чувства ни под какие рассуждения, ни под какие проступки и преступления и ни под какие атеизмы не подходит; тут что-то не то, и вечно будет не то; тут что-то такое, обо что вечно будут скользить атеизмы и вечно будут
Художественной иллюстрацией верности слов князя о том, что среди носителей «религиозного чувства» есть глубокие грешники, является образ Лебедева, одной из характеристик которого служит черновая запись: «Апокалипсис. Молитвы и гнусный» (9, 248). Лукьян Тимофеевич рассказывает историю об антропофаге, подтверждающую заключение Мышкина; суть ее сжато и ярко отражена в подготовительных материалах: «Съел шестьдесят монахов, время сильнее нашего, ел-ел да и покаялся, и за это сожгли его» (9, 221; ср.: 8; 312–315). Кроме этого «анекдота из прошедших веков», случившегося в Европе, в роман введена и русская история о «великодушной» кончине Степана Глебова в восемнадцатом столетии. Он был любовником первой жены Петра Великого Евдокии Лопухиной. Об обстоятельствах гибели Глебова Достоевский узнал из 6 тома «Истории царствования Петра Великого» Н. Г. Устрялова. Некоторые из этих подробностей упоминаются в «Идиоте». Историк включил в свой труд официальное донесение о казнях в Москве; там, в частности, сообщалось: «…майор Степан Глебов, пытанный страшно, кнутом, раскаленным железом, горящими угольями, трое суток привязанный к столбу на доске с деревянными гвоздями и при всем том ни в чем не сознавшийся, 25/16 марта посажен на кол часу в третьем пред вечером и на другой день рано утром кончил жизнь».[203] Отмечая, что Глебов «просидел пятнадцать часов на коле, в мороз, в шубе, и умер с чрезвычайным великодушием», Достоевский имел в виду и опубликованное Устряловым «объявление» иеромонаха Маркела, присутствовавшего при казни
