Девушки из прачечного войска стояли у своих палаток, смотрели им вслед и вздыхали. Возможно, они просто завидовали нечаянному фронтовому счастью.
— Прости, я немного выпил, — произнес Егор, когда они медленно вошли в перелесок.
— Сегодня тебе можно. Такой день.
«Да, что тут скажешь?.. Остался в полку хоть один человек, который еще не знает о награждении меня орденом? — подумал Ивашов и посмотрел на Риту. — Она-то от кого услышала про это? Впрочем, когда человек тебе нравится, хорошее о нем узнается как-то само. Словно ветром приносится».
Рита подошла к Егору вплотную, прижалась к нему всем телом. Ивашов почувствовал ее грудь, и в горле у него слегка запершило.
Девушка провела пальцем по ордену и спросила:
— Что, и орденскую книжку дали?
— Книжку пока не дали, есть временное удостоверение, — справившись с сухотой в горле, ответил Егор.
— Покажи.
Ивашов достал листок плотной бумаги, сложенный пополам, и передал его Рите.
Она развернула документ и прочла вслух:
— «Временное удостоверение… Предъявитель сего младший лейтенант Ивашов Егор Фомич приказом командующего Воронежским фронтом номер двенадцать за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками награжден орденом Красного Знамени. Командующий Воронежским фронтом генерал-полковник Ватутин. Двадцать седьмого июля тысяча девятьсот сорок третьего года». Подпись. Печать. — Рита вернула Егору временное удостоверение и сказала: — Поздравляю.
— Спасибо.
Маргарита поднялась на цыпочки и поцеловала Егора в губы. Земля под ногами младшего лейтенанта Ивашова заметно качнулось. Не упасть бы, вот будет тогда незадача! Егор подхватил Риту на руки и, стараясь не сорваться на стремительный бег, понес ее в ближайшие заросли.
Глава 5. То, что случается помимо воли
Алевтине Симонюк только-только исполнилось семнадцать, когда в город Сумы пришли немцы. Ей стало не до учебы. Не закончив десятый класс, она пошла на кирпичный завод, продукция которого была остро необходима великому рейху. Людей, работающих там, немцы не отправляли в Германию.
Восьмого августа Алевтина, как обычно, шла домой. Она миновала Спасо-Преображенский собор, прошагала через зеленый тенистый скверик. Стоял приятный тихий и теплый вечер. Алевтина, уставшая после смены на заводе, шла не спеша, думала о разном. Вспомнила про ребят-подпольщиков, которых фрицы недавно повесили на главной площади.
Настроение ее было печальным. Ей хотелось плакать. В последнее время такое находило на нее довольно часто. Но больше всего девушка желала, чтобы все опять стало по-прежнему, ничего этого не было. Ни войны, ни немцев, ни гибели людей, которых она хорошо знала, со многими дружила и вместе училась в школе.
В сквере на лавочке сидели трое молодых немецких солдат в полевой форме. Они пили шнапс прямо из горлышка, бережно передавая бутылку друг другу.
Один из солдат заметил Алевтину и весело крикнул на ломаном русском:
— Эй, девушка, иди сюда! Мы вас хотим угостить.
— Нет, спасибо, — сказала Алевтина, вымучила из себя улыбку и ускорила шаг. — Я тороплюсь.
Один из двух других солдат о чем-то спросил этого своего приятеля. Ответа Алевтина, разумеется, не поняла. Но девушке было ясно, что речь шла о ней. Солдаты откровенно возмущались по поводу ее нежелания общаться с ними.
Разговорчивый немец еще разок хлебнул из бутылки, встал с лавочки и крикнул Алевтине:
— Эй! Иди сюда!
Девушка, не оглядываясь, зашагала еще быстрее.
Немцы встали, догнали Алевтину:
— Ты никуда не пойдешь! — услышала она.
— Отпустите меня! — заявила Алевтина. — Мне и правда нужно идти. Я иду с работы, очень устала и хочу отдохнуть.
— Ты можешь отдохнуть с нами.
Хмель брал вверх. Солдаты стали хватать ее за руки. Один из них, громко гогоча, нагло уцепил ее за грудь и больно ущипнул. Другой ощерился и лизнул ей щеку, обдав противным запахом самогонки. Немцы были сильно пьяны.
