Они хохотали и волокли ее в глубь сквера. Алевтина отбивалась как могла, но это лишь раззадоривало пьяных солдат. Она поняла, что отбиться от немцев у нее не получится, и громко закричала. Один из немцев тут же зажал ей потной ладонью рот.
Молодой ефрейтор появился словно ниоткуда и резко выкрикнул какую-то короткую фразу. Девушка поняла, что он приказал пьяным героям оставить ее в покое. Двое солдат отпустили Алевтину, а третий не обратил никакого внимания на распоряжение ефрейтора и демонстративно полез девушке под платье.
Тогда неожиданный заступник вырвал Алевтину из его рук. Голос ефрейтора не предвещал для этих пьяниц ничего хорошего. Из его монолога девушка поняла лишь слово «лейтенант», но сообразила, что он грозился доложить командиру этих солдат об их недостойном поведении.
Солдаты хмуро посмотрели на ефрейтора, не-охотно отошли от Алевтины и отправились прочь, иногда оглядываясь.
— Спасибо вам большое, — сказала Алевтина и с благодарностью посмотрела на ефрейтора.
Тот беспомощно глянул на нее, сморщил лоб, какое-то время стоял в раздумье, а потом произнес:
— Я вас провожать.
— Вы хотите меня проводить? — Алевтина улыбнулась.
Ефрейтор ответил ей тем же.
Они молча прошли две улицы и вскоре оказались у дома Алевтины.
— Вот здесь я живу, — проговорила она.
— Да, — сказал немец, оглядывая небольшой деревянный домик на две семьи.
Потом он похлопал себя по груди и представился:
— Ральф Херманн.
Девушка кивнула и тоже назвалась:
— Алевтина Симонюк.
— Алевтина, — смешно выговаривая, повторил Ральф Херманн и добавил по-русски из того немногого, что знал: — Хорошо.
Ефрейтор пришел вечером на следующий день. В руках у него был бумажный пакет. Он робко постучал в дверь.
— Кто там? — спросила из-за створки Алевтина.
— Ральф Херманн, — послышался ответ.
Алевтина поняла, кто это, но открыла не сразу. Прихода немца она не испугалась, просто не поняла, зачем он явился.
«Ну и как мне теперь с ним себя вести? — раздумывала девушка. — Холодно и неприветливо? Но ведь это будет как-то нетактично по отношению к человеку, буквально вырвавшему меня из рук насильников. Неблагодарно и не по-людски.
Радушно? Но этот ефрейтор такой же оккупант и захватчик, как и те трое пьяных солдат. Пришел он сюда с войной. Улыбаться ему и быть с ним гостеприимной — не станет ли это предательством по отношению к людям, расстрелянным и замученным в застенках гестапо?
За долгие месяцы оккупации мне было хорошо видно, что среди немцев, как и в любой другой нации, встречаются разные люди, как плохие, так и хорошие. Да и случай в сквере был единственным за все время нахождения в оккупации. У них ведь не какая-то вольница, а армия с довольно строгими порядками. За связи со славянками, тем более за насилие, они наказывают весьма серьезно.
С какой стороны ни посмотреть, но этот Ральф Херманн мой враг, пусть даже и неплохой человек. К тому же радушие, проявленное к нему, он может расценить как расположение и даже симпатию. А стало быть, станет приходить еще и еще.
А нужно ли мне все это?»
Когда Алевтина все же открыла ему, немецкий ефрейтор Ральф Херманн широко улыбнулся. Его физиономия была доброй и располагающей. Алевтина, чуть помявшись, провела его в квартиру, и он с готовностью стал выкладывать из пакета на стол хлеб, консервы, колбасу и шоколад.
— Это вам, — сказал Херманн, опустошив пакет.
— Зачем? — спросила Алевтина и строго посмотрела на незваного гостя.
Херманн удивленно глянул на нее, понял вопрос, наморщил лоб, а потом громко и радостно выдал:
— Кушать!
Такая вот ситуация показалась Алевтине настолько забавной, что она не удержалась и рассмеялась. Напряжение в ее душе разом спало.
Засмеялся и Ральф. Теперь он походил на мальчишку, глупого и растерянного, не знающего, как себя вести, поэтому смешного.
Быть серьезной, а тем более злиться на него у Алевтины никак не получалось. Да вроде и не за что было. Принес человек продукты, проявил заботу. Что здесь плохого? За что, собственно, себя корить и совеститься? Ведь она к нему не навязывалась.
— Ну что, давайте пить чай? — Эти слова вырвались у Алевтины как-то сами собой, поскольку еще минуту назад у нее и в мыслях не было угощать немца чаем.
Но ведь слово не воробей. К тому же не водку она ему предлагала.
