– Когда выборы?
– В следующий вторник. Проголосуете за меня?
Худой парнишка с кривым зубом помахал рукой перед своим лицом.
– Погляди на меня. Я родом из трущоб. Для меня это голосование ничего не изменит.
Борзый угрожающе поднял руку, словно собирался заехать пессимисту.
– Забыл, с кем разговариваешь? Я, по-твоему, с луны свалился? Или у тебя в свидетельстве о рождении написано «Родился в трущобах»? Эти жалкие оправдания оставь для кого-нибудь, кто тебя не знает.
Парень потупился и снова поднял на Уинстона покрасневшие глаза.
– Я не настаиваю, чтобы вы свой голос выкинули именно за меня, мне-то пох, но голосовать надо, за кого-нибудь.
– Ой, послушайте его! – выкрикнул кто-то из толпы. – Ты слишком много времени провел с Плюхом и его пятипроцентным дерьмом, потому что сам себе противоречишь.
Голяк задумчиво смотрел на Уинстона, потирая подбородок.
– Не, правда, я бы проголосовал, но это верный повод попасть в систему. Дать этим тварям еще один способ меня заграбастать. Понимаешь?
– Да ладно, самое страшное, что тебе грозит, – вызовут в суд присяжным.
– Тебя вызывали?
– В прошлом ноябре. Платили двадцать пять баксов в день или что-то вроде.
– Дело федеральное?
– Щаз. Какой-то хрен судился с электрокомпанией.
– Вот я и говорю, – продолжил Голяк, решивший, что неудачный опыт Уинстона оправдывает его апатию. – Потому я и не зарегистрировался. Что, если меня втянут в долгую тряхомундию и придется полгода куковать в мотеле с тараканами? У меня нет времени на город, тем более за двадцать пять долларов в день. Я столько из мамашиного кошелька могу вытянуть.
– И вытягиваешь, – прокомментировало дитя трущоб.
– Точняк. А куда деваться? – хохотнул Голяк.
– Да все проще. Если не хочешь, всегда можешь себя забраковать.
– Это как?
– Ну, вот эти придурки пытались привлечь меня к мутоте про то, что «электрическая компания взорвала мой дом». Меня не интересовали разборки между Джоном Белым Чуваком и «Корпорацией Тодасе». Мне пох, пусть хоть удавят друг друга. У нас был перерыв на обед, обратно я вернулся с пирожком с бобами и свежим номером «Последнего зова». Там был заголовок охрененными такими буквами: ПРОПОВЕДНИК ПРИВОДИТ НАУЧНЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА: БЕЛЫЕ – СЛУГИ ДЬЯВОЛА. После этого меня бы не выбрали ни под каким соусом. Но потом задумался: сколько бывал в суде, ни разу не видел ниггера вроде меня в загончике для присяжных.
Голяк аж запрыгал от открывшихся перспектив, словно он выиграл местную лотерею.
– В точку, а! Если б я был присяжным, я бы такой: «Отпускайте наших! Видеозапись, шмидеозапись! ДНК, НБА! Ниггер не виноват!»
Спенсер расстегнул рюкзак. Рэперы насторожились, будто стадо оленей, почуявшее охотника. Увидев в его руке лишь ручку и блокнот, они испытали явственное облегчение. На мгновение Спенсеру показалось, что в руках косозубого парня сверкнул пистолет. Но через секунду в его руках ничего не было, и Спенсер не мог понять, куда тот спрятал оружие.
– Чей это ниггер, чувак?
Бумага и ручка только усилили дискомфорт от присутствия незнакомца, и рэперы отпрянули. Спенсер ждал, что Уинстон его представит, чтобы снять напряжение. Какое дружеское выражение он использует?
Уинстон выхватил блокнот из руки Спенсера.
– Ты охуел?
– Просто хотел набросать кое-какие заметки для второй части. Не хочу ничего забыть.
Уинстон швырнул блокнот обратно в рюкзак и сказал:
– Старший брат, младший брат – все кончено. Ребе, тебе на выход. Это не зоопарк.
– Кто этот ниггер, Борз?
– Никто. Придурок, который пишет про меня статьи для газеты. Вроде «Короля джунглей». Но все, сафари закончилось.
Спенсер хотел сказать что-то в свою защиту, но понял, что никакие слова тут не помогут. Он покрылся гусиной кожей и словно уменьшился по сравнению с Уинстоном. Растворяясь в собственной лжи, его тело пузырилось и частица за частицей воспаряли к ночному небу, как шипучая таблетка. Он повернулся, чтобы уйти, прежде чем исчезнет полностью.
– Увидимся завтра днем, после дебатов, ладно? В половине третьего?
