Так и случилось. Надежда его оправдалась. Ветерок, пробежавший над озером, смахнул, разорвал туман на части, на куски. А потом понес эти куски над водою, над берегами.
И для стрелка открылся обзор.
Так что в эти секунды Озеров даже без оптики разглядел, как на склоне, выходящем к берегу озера, показался силуэт медведя. Огромный рыжий мишка, прежде чем двинуться дальше, встал на задние лапы, покрутил башкою, повертел носом, принюхиваясь, приглядываясь.
Когда Володька его увидел, то сразу понял: это он. Быстро поднял карабин. Приник к прицелу. Повел стволом, отыскивая цель. В оптику по мере движения попадала трава, кусты. Потом точеный профиль птицы глухаря, сидящего на деревце. И наконец, вот он: лоснящаяся от жира туша, поджатые уши, крутые бока.
«Вышел, красавец! На выстрел!» — думает Володька, наводя перекрестье оптики в пространство под лопаткой.
Всё. Палец аккуратно лег на спусковой крючок. Он у него здесь мягкий. Володька вдохнул воздух, задержал дыхание. И-и-и…
…И тут у него в голове что-то перемкнуло. Вихрем поднялись мысли: «А почему я должен убивать его? Ведь он действовал абсолютно верно со своей звериной точки зрения. Убил в ответ на убийство медведицы с медвежатами. Фактически поступил по древнему человеческому принципу — око за око, зуб за зуб. За что же его убивать? Я бы, может, и сам таких гадов наказывал бы смертью за то, что они сделали в тайге.
Они пришли в мир, где он хозяин. Все разрушили. И получили по заслугам. Можно сказать, в лице этого медведя природа наказала их. Так чего же я? Беру на себя такое право распоряжаться его жизнью?!»
Все это проскочило в голове у Володьки буквально за доли секунды. Но и за эти доли медведь опустился на все четыре лапы. И побежал к озеру.
Володька с восхищением видел в этом движении какую-то свою грацию: жировые галифе на ногах, крутые бока волнами колышутся при движении медведя. Лапы переставляются так, как будто он плывет по воде. Голова на ходу покачивается вверх-вниз.
Озеров снова приник к окуляру. Выцелил его на бегу. И снова положил палец на спусковой крючок. Сейчас привычно дернет приклад. Чуть взъерошится мех там, где его прошьет пуля. И медведь просто осядет на землю всей своей гигантской тушей. Даже не дергаясь. Только огромные лапы подогнутся и расползутся в стороны. Лапы с тридцатисантиметровыми черными когтями.
Их можно будет потом отрубить и сварить! Как делали те.
А затем он вернется на заимку. Войдет. Вздохнет. Светлана истопит черную баню. Будет горячая вода. И горячая еда! А потом! Володька даже зажмурился. Светлана будет долго шептать что-то на ительменском. Целовать его. А потом выкурит свою трубку. И подползет к нему в спальник… Хорошая баба! Молодая еще. Может, будут у них еще дети…
Род Кутха продолжится. И будет жить на этой земле. Сам. Один. А род медведя? С кем тогда Кутху бороться? Если не будет духа медведя? Духа Ямбуя?
Медведь зашел в воду. И поплыл к другому берегу. А Володька провожал взглядом торчащую из ледяной воды голову зверя с оттопыренным кверху пятаком. И поджатыми ушами. Правое — с оторванным кончиком…
«Они тоже люди! — думал, усаживаясь на скамейку в бате, Володька-ительмен. — Не только по крови, но и по духу. — И заводя мотор: — И имеют такое же право жить на этой планете. Как и мы! Ни больше ни меньше!»
Часть III. Сокровища Агры
I
В эпоху династии Тан жил в Китае монах. Толстяк по имени Будай[11]. И хотя он был настоящим буддистом и кое-что смыслил в просветлении, а также читал наизусть все книги Сань Цзан[12], ему не хотелось быть учителем чань, собирая вокруг себя множество учеников. Он предпочитал ходить по улицам городов с большим холщовым мешком, куда складывал подарки для детей. Это были конфеты, фрукты, пирожки и разная прочая снедь. Встретив на улице ребятишек, Будай начинал играть с ними в разные игры. А потом раздавал свои подарки.
Везде, где он встречал последователей учения Будды, он подходил к ним, протягивал руку и говорил: «Дайте мне, пожалуйста, денежку!»
