III
Дворец конгрессов — гигантское здание, снаружи похожее на огромный склад или логистический центр. Усиливает впечатление то, что стоит он одиноко, окруженный только невысокими деревцами и кустарником.
«Мерседес» мэра останавливается прямо у входа. И Амантай Турекул в своих лакированных туфлях на тонкой кожаной подошве выходит из него на мягкое ковровое покрытие.
На пропуске стоят гвардейцы в белых фуражках и цветных мундирах, расшитых шнурами. Помогают им любезные и симпатичные девчонки в национальных костюмах. Похожи все на каких-то райских птиц.
Огромный зал занимают стоящие длинными рядами кресла с бархатной обивкой. Вдали виднеется президиум и трибуна, украшенная гербом республики. Сцена полностью затянута голубым полотном. На нем изображено желтое с лучами вокруг солнце. Ниже его — орел, распластавший крылья.
Народ в зале толпится разный. Вот еврей в лапсердаке и шапочке с пейсами по бокам бледного лица. Рядом красномордый казак в голубом мундире и с погонами. Женщина-казашка в высоком национальном головном уборе. Три молодых кавалера-орденоносца. С наградами новой страны на груди. Почтенный агай в войлочной островерхой шапке.
Всё, как в советское время. Только символика другая.
Его место не в зале, а в президиуме, где на возвышении уже сидят представители духовенства в разноцветных чалмах и черных клобуках. Деятели культуры — в потертых костюмах. И элита — в орденах и медалях.
Начали бодро. С гимна. Первым, конечно, выступает сам. Президент. Отец народа.
Назарбаев говорит о свободе. О том, что нелегко было получить независимость. А сохранить ее еще сложнее. Тем более что кроме независимости надо сохранять и согласие.
Слова его падают в притихший зал. И не понять, какие чувства они вызывают у сидящих в нем.
— За эти звездные годы мы возобновили нашу казахскую государственность. Мы восстановили потерянное. Расцвел наш язык, находившийся под угрозой исчезновения. Сегодня восемьдесят пять процентов молодых людей обучаются на государственном языке… Пока существует казахское государство — будет жить и казахский язык! И казахская культура. Тысячи казахских имен. Тысячи казахских кюев[20] были возвращены нашему народу…
«Странное дело. А ведь спас эти кюи, записал эту музыку композитор-еврей», — подумал Амантай.
Речь президента постоянно прерывается аплодисментами, все постепенно набирающими силу криками.
«Все отрепетировано, как когда-то в СССР. Тогда специально обученная молодая поросль кричала в зале: “Ленин, партия, комсомол!” — или что-то в этом роде. А эти, сидящие в первых рядах, вскакивают и кричат: “Нур-сул-тан! Нур-сул-тан!”»
И ему, Амантаю Турекулу, все время кажется, что он не здесь, не в Казахстане, а где-то далеко. Может быть, в Северной Корее.
Наконец угасают в зале последние фразы президентской речи:
— Я безмерно благодарен своему народу за доверие, которое он оказал мне!
Бурные аплодисменты, переходящие в продолжительную овацию.
Ну, теперь, кажется, его очередь.
Он уже начинает подниматься с листком в руке, но ведущий народный артист, весь напомаженный и одетый во фрак, объявляет какую-то русскую Машу.
«Странно! Тут вроде русских особо не привечают! — думает он, снова присаживаясь на свое место. — А эту-то за что?»
Но через секунду, когда бойкая, красивая, с кудряшками девица вылетает на трибуну, украшенную гербом Казахстана, он понимает, почему ее позвали сюда. Для сюрприза.
Она произносит несколько слов на русском языке. А вот затем… На чистейшем казахском, так что весь зал заходится от восторга, она произносит речь, восхваляющую казахский народ и несравненного Нурсултана Абишевича. А затем заявляет, что она:
— …счастлива породниться с казахским народом. Скоро я стану невестой казахской земли! Выйду замуж за одного из вас!
Амантай видит, как привстают задние ряды, чтобы разглядеть это чудо. Потому что некоторые даже не верят, что так чисто на казахском может говорить русская девушка. Она заканчивает свой пассаж:
— Я выросла, играя на домбре. И сейчас спою вам.
И действительно поет.
Зал ревет от восторга.
Трудно ему придется выступать после такого сюрприза.
Видно, этот гаденыш из администрации специально так сделал, чтобы его речь, речь известного оратора, поблекла, потерялась после выступления
