– Смотрю, вы с ней подружились? Селфи сделали?
Селфи, блин… Нет, не сделали.
– Классная она у тебя. А родители где?
Черт, лучше бы не спрашивал. Глаза не отвела, но они у нее… злые сразу стали…
– Ладно-ладно, не будем.
Варя пожала плечами.
– Да нет, что такого? Нормальная тема. У нас папа есть, просто он… Когда мама умерла пять лет назад, он уехал. Присылает раз в месяц какие-то деньги… Деньги…
Столешников старался не смотреть на нее. Пальцами приглаживал и без того удивительно гладкую скатерку на столе.
А Варя продолжила разом опустевшим голосом:
– С праздниками друг друга поздравляем. А у тебя как?
У него…
Не любил Столешников кого-то близко пускать к себе. Срабатывали дурацкие защитные механизмы. Всю сознательную жизнь ему казалось, что люди хотят оказаться поближе к капитану российской сборной, ну или к обладателю каких-то атрибутов успешной жизни. А до него, Юрки Столешникова, пацана с московской окраины, в восемь лет оставшегося без матери и связавшего свою жизнь с футболом, чтобы быть поближе к отцу – до него, настоящего, никому не было никакого дела.
– Да я… Отлично все, короче.
Она кивнула. Он знал, что обидел ее, но чертовы защитные механизмы уже заворочали своими шестеренками.
– Как всегда емко, откровенно, а главное – все отлично. Больше ничего не хотите добавить к общей картине?
Хочет. На самом деле хочет. Только не здесь, не сейчас.
– Нет, сегодня нет. Я вам, Варвара, за ужином расскажу. Ну что, пойдем таланты воспитывать.
Амин оказался рядом, когда они почти дошли до машины. Держал в руках старенький смартфон, старательно шевелил губами, читая:
– Это, дарагой, кароче… А, шайтан, офсайд, да, это такое положение, определяющее позицию нападающего по отношению к игрокам обороняющейся команды, как вообще недопустимую… Во.
Столешников похлопал Амина по плечу, похвалил.
И только отойдя дальше, не выдержал:
– Портится место.
И она наконец снова рассмеялась.
Глава одиннадцатая:
Мы верим мужеству отчаянных парней…
Столешников стоял у выхода, прислонившись к стене спиной. Слушал, как на галерею стадиона не торопясь поднимается любимая команда. Надо же, все-таки решили выйти на поле и потренироваться. Или что там в последнее время они изображают. Идут? Идут, красавцы…
О чем речь? Столешников прислушался. Вроде как про ребенка, что ли? Ну да, про Ярослава, сына вратаря. Вон он, Марокканец, почему-то оправдывается:
– …а куда я его дену?
Да, действительно, куда деть ребенка мужику с такими деньгами? Расскажи это Галине, через день сидящей на въезде в будке, та бы даже не посмеялась, надавала бы со злости ему по морде, не иначе.
А Раф, видно, жизнью особо не интересуется. Несет, как обычно, ерунду какую-то:
– Ну на продленку какую-нибудь можно один день оставить?
О чем они толкуют, вообще?
Ладно… Столешников дожидаться их выхода не стал. Выбрался из своего укрытия, оценив недоброе выражение на лице у каждого. Команда смотрела на тренера настороженно, с неприязнью, какая бывает от острого чувства собственной вины. Ну что, пацаны, подлянки ждете? Ну, это вы зря, Столешников – человек не самый хороший, но подлость не любит. Все только по-взрослому, все честно. Ладно… поговорим с говнюками? Поговорим, будем из них начинать людей делать:
– Здорово, Вить! Здорово, парни… знаете, что… Я где-то неправ был. Давайте забудем все и начнем заново. Вы же команда. Да, не простая, да, со своим характером, но… Вы все можете, все умеете. Я даже не знаю, чему я вас могу еще научить. Что я вам могу дать? – Столешников прошелся взглядом, как катком, хотя и прятал под безразличием все эмоции… Не, не заметили. – Но практику тренерскую получать мне надо, сами понимаете, люди взрослые. Давайте так, я буду приходить на тренировки, посижу, посмотрю. А вы спокойно работайте в свое удовольствие. Вообще расслабьтесь.
Кто-то из-за спины громко удивился, Муха, что ли, все забывает, как его зовут… беда, беда для тренера:
