жил на улице Подгорной, в своем доме, как и родители; у него, по рассказам Алины, была целая свиноферма внутри ограды. Ну то есть несколько десятков свиней, которых он с женой откармливал, продавал мясо на рынке. Откормом свиней занимались и родители Алины, и она сама…
После месяца с лишним их свиданий-прогулок она пригласила в гости.
«У отца день рождения, и как раз познакомитесь, – добавила. – Они давно про тебя интересуются. Только оденься, пожалуйста, традиционно».
«Хм, “Маленькую Веру” напоминает…»
Алина настораживалась:
«А?»
«Нет-нет. Приду, конечно».
Тот день был будний, поэтому пришлось взять на работу брюки, белую рубашку, пиджак. В подарок купил Алининому отцу набор туалетной воды, крема для бритья, после бритья… Не хотел волноваться, но волновался и пару раз чуть не закосячил с крепежами стеклопакетов. После смены торопливо стал переодеваться: время поджимало.
«Ты чего, опять женихаешься?» – хмыкнул Паха.
«Кажется, да». – Андрей хотел ответить легко, но получилось почти строго.
А Паха, моментом тоже став строгим, кивнул:
«Давай, давай. Надо».
С улицы дом Шаталовых, обитый зеленой вагонкой, казался обычным, не таким уж большим и капитальным. Но со стороны двора вагонки не было, и Андрея поразили нереально толстые бревна.
«Кедрач, – уловив взгляд гостя, еще не поздоровавшись, гордо сказал отец Алины. – Мой дед, когда сюда переселился, строил. Скоро восемьдесят лет избе. Нарочно здесь строились, у берега: бревна-то по воде сплавляли с верховья. Такие никакими упряжками не потаскаешь».
Андрей уважительно покивал и представился.
«Да наслышаны, наслышаны, – отмахнулся отец Алины, но не пренебрежительно, а как от чего-то излишнего. – Георгий Анатольич Шаталов, – и протянул руку. – Твои родители уехали, Алинка говорила».
«Давно. Они сами родом из Эстонии».
«Фамилия вроде русская – Топкины».
«Они русские, но родились там. Папа из старообрядцев…»
Отец Алины снова отмахнулся, но теперь-то уж с откровенным пренебрежением:
«А, теперь все из старообрядцев, староверов».
Андрей не стал доказывать, спорить… Георгий Анатольевич ему не то чтобы не понравился. Скорее, наоборот, вызывал симпатию своей кряжистостью, силой. Немного теперь таких. Но старость уже подступала к нему и вот-вот, через пять-семь лет, стиснет, выжмет и придавит к земле.
Потом было знакомство с матерью Алины, ее сестрой и сестриным мужем, тоже крепким, почти квадратным, кажется, из категории неудачливых, неразбогатевших новых русских; с братом Михаилом, его женой и двумя детьми в возрасте учеников начальных классов. Мальчиком и девочкой.
Всех по именам Андрей сразу не запомнил, но Михаила выделил. Сухощавый, с решительным, даже слегка безумным блеском в серых глазах. Первый его вопрос Андрею был таким:
«Местный рожак?»
«Что?»
«Здесь родился или из приехавших?»
«Строго говоря, из приехавших. Папа – офицер. С четырех лет здесь живу».
«М-м… – Михаил улыбнулся. – С четырех – это, считай, местный. Мы-то тут еще в дореволюцию корни пустили».
«Да, я знаю».
Лувр открылся неожиданно, когда Топкин решил, что снова заблудился, учесал не туда. Открылся сразу рядом, огромный, какой-то бездушный, мертвый… Серовато-желтые стены, свинцового цвета крыша. Ничего общего с Зимним дворцом, с которым Топкин по фотографиям привык его сравнивать.
Может, да наверняка летом он выглядел веселей, живым и теплым, а сейчас… Вспомнилось вычитанное в путеводителе, что Лувр изначально строили не как дворец, а как крепость. И хоть ту крепость давно снесли, что-то от нее осталось. Крепость власти, стены, за которыми укрываются короли и их тесное окружение.
Топкин мялся на тротуаре, почему-то боясь пересечь улицу, оказаться под этими стенами, разглядывал доступную глазу часть площади перед Лувром. Пусто. Лишь несколько фигурок. Но они не гуляют, а, скорчившись так же, как Топкин, стараясь уворачиваться от порывов ветра, куда-то семенят, трусят.
На этой стороне хоть какая-то защита – рядом теплые кафешки, магазины, – а на площади… Да, сначала надо согреться, а потом вступать туда, где
