А «Круглянский мост» — это просто конец всему. Это чистый Достоевский, но не в мягких гуманных реалиях XIX века, а в жестокой войне века ХХ, в Великой Отечественной. Партизанам надо взорвать мост, и командир подрывников придумал план: подросток возит через мост в деревню бидоны с молоком, в один бидон они положат аммонит, запалят шнур, и как раз на середине моста пацан, он решил помочь партизанам, сбросит бидон на настил, отъедет, а бидон грохнет и разрушит деревянный этот мостик. Телега въезжает на мост — и командир группы из кустов пристреливает коня, телега на месте, взрыв где надо, мост в щепки — ну, и пацана разнесло, конечно. «Война!» — жестко объясняет командир группы, а пацан ведь все равно полицайский сынок. И другой партизан, юный подрывник, выпускает ему в живот автоматную очередь. И ждет теперь в яме в отряде партизанского суда…
Война как клубок нравственных противоречий, как столкновение расчета и морали, как нравственная трагедия — вот генеральная тема и предмет изображения Быкова.
«Дожить до рассвета», «Его батальон», «Обелиск» — Василь Быков много написал. А хвалить его и возносить стали только после «Сотникова» — официально все разом, как по свистку, ну, как у нас принято. Ну, партийной критике было понятно и понравилось, что главное на войне — это верность присяге, долгу, советской идее, это превыше всего. Но повесть сложнее, как обычно у Быкова. Она о том, что благородство и святые намерения могут только губить дело и мешать. А вот умение, сила и ловкость, живучесть — они как раз скорее способны сделать необходимое дело. И святой становится иждевенцем умелого грешника. Но это — первый уровень.
А второй — что святой хранит верность убеждениям до конца и принимает смерть бестрепетно — смерть за дело, которое все равно победит. Будь верен долгу и идее, верен правде и справедливости — и твое дело все равно победит, даже если ты умрешь. Но твои соратники — победят. Однако это — только второй уровень.
А есть и третий. Это Сотников повинен в смерти крестьянки, которая их укрывала. И в предательстве напарника, Рыбака, он повинен. Сидел бы в отряде со своим кашлем, не был бы ранен, когда убегали от полицаев, не лез бы на рожон со своим геройством — так и дело было бы сделано, и живы все остались.
Четвертый же: не принимает Рыбака смерть, не лезет голова в петлю, когда он, согласный идти в полицию, помогавший вешать Сотникова, в ужасе от поворота судьбы, пытается покончить с собой. Вот рок его такой — жить. Слишком живой он, здоровый, умелый, расторопный. Есть люди, не способные умереть — и тогда жить приходится иногда так, что самому страшно и тошно.
Вот такую непростую штуку написал Быков.
И необходимо сказать о полной его противоположности — Борисе Васильеве. Прекрасный был писатель, замечательный человек, но особенность имел не сразу различимую. То же поколение, фронт, передовая, лейтенантские погоны, ранения.
Лейтенантская проза, так их всех и называли. Но вот у Васильева она не совсем так чтобы лейтенантская.
Слава Васильева началась в 1969 году с публикации в «Юности» всем памятной повести «А зори здесь тихие». А еще года через три вышел знаменитый фильм Ростоцкого. Страна плакала над гибелью пяти девушек в военной форме, павших в бою с немецкими диверсантами. И фильм, и повесть — трогательны, пронзительны, трагичны. И повесть более поздняя — «В списках не значился» — похожа по стилю, коллизии, эмоциям: юный лейтенант, война, первая любовь, кровь, самоотверженность, смерть.
Васильев прекрасный писатель, и я долго не мог понять, что же мне не нравится. Пока не сказал неожиданно для себя и к негодованию сокурсников: «Представьте себе повесть о пяти девушках-бойцах Народно-освободительной армии Китая, ценою собственной жизни уничтоживших шестнадцать гоминдановских диверсантов, которые хотели взорвать мост». В это время советско-китайские отношения были враждебными, еще памятное китайское примитивное геройское кино и книги высмеивались, пафосный патриотизм воспринимался пародией.
На войне все бывало. А искусство всегда условно. Но все-таки. Немецкие десантники были лучшими в мире. За месяц до нападения на СССР немецкие парашютисты десантировались на Крит и меньшими силами разбили и вышибли с острова войска англичан, очень сильных в обороне солдат. Десантники самые подготовленные из всех бойцов. Что они там в лесу делают, зачем для взрыва железной дороги или моста столько народу — ладно, не важно. Но против наших девушек пяти с винтовками и старшиной с наганом и финкой — эти шестнадцать тренированных головорезов сущие овцы. Старшина лично одного зарезал, нескольких застрелил, четверых или пятерых взял в плен. Девушки все прекрасные, судьбы разные и все достойные, непростые, жить бы им да жить; это понятно… Но если одна зенитчица с винтовкой стоит двух десантников, а ум и опыт старшины обеспечивает правильное использование сил и победу — чего мы четыре года надрывались, кровь лили, миллионы людей потеряли?.. Я прошу прощения за ужасный и недопустимый свой цинизм, я на колени встаю перед подвигом героев и памятью о них! Я просто только принять это за правду не могу… За песню, за легенду о высоком подвиге, за выраженную потребность показать прекрасный героизм и высокое самопожертвование — да, конечно, это святое, никто не посмеет оспорить. Но за правду это не сойдет!
И если — «В списках не значился» — вы представите себе подземелья Брестской крепости, и нет воды, жажда, темнота, неделями, пот, и любовь юного мужчины и девушки… В рыцарских романах, в классической литературе — это прекрасно. Но в жестокой и близкой нашей войне, где все взаправду!!! А грязь, а выделения, физиология, а не помыться, не говоря о смене белья, а запах — и этого ничего в книге нет как нет: прекрасны любовь, самоотверженность, героизм, трагична смерть и несбывшееся счастье, и забвение трагично, даже не узнает о тебе никто, в списки даже вновьприбывшего внести не успели. Все это так! Но не соответствует, вот такой я поганый прозаик!
