А вот несколько слов о пленных русских в лагере в их городке. И ни слова злобы, никакой патриотической ненависти. С какой-то тихой сочувственной печалью они описаны, он им по полсигареты раздает нескольким. И абсолютная, не позволяющая сомневаться в правде происходящего, шокирующая, чудовищная на то время откровенность: раньше у них случалось мужеложество с драками и поножовщиной, а теперь они так ослабли от голода, что даже не занимаются онанизмом, а в лагерях это доходит до того, что иногда делают это всем бараком. Рассказывает нам Пауль Боймер, фронтовик.
Заметьте: впервые в мировой литературе — главным объектом ненависти является не враг, а свой негодяй, портящий жизнь и унижавший всевозможно — унтер-офицер Химмельштос. Это он заставлял их ползать по грязи и лужам, а через час предъявлять чистое отутюженное обмундирование, он часами заставлял их нырять под койкой с одной стороны на другую, «репетируя» переход через тоннель на вокзале… он измывался над ними как мог. Ну так и единственная сцена страстного причинения вреда другому человеку — отнюдь не бои с французами, а избиение Химмельштоса, когда из тыловой учебки его направляют на фронт, и они узнают это. Они счастливы с ним поквитаться! А с французами им квитаться не за что…
И когда в бою Пауль и французский солдат оказываются под огнем в одной воронке — он всаживает во врага кинжал, мгновенно, рефлекторно, без раздумий, в бою каждый полуживотное, спасающее свою жизнь, — а потом, сидя в воронке рядом с долго умирающим без сознания французом, размышляет, кается, называет того товарищем и обещает бороться против того, чтобы люди должны были убивать друг друга: почему он должен был убить этого не юного уже рабочего нормального человека?.. Потом тот умирает, огонь стихает, и удается выбраться, вернуться к своим в окопы, и это настроение проходит.
Но: вот что такое убить врага своими руками, лицом к лицу. И вот что на душе у человека, когда он один, и его прихватывает. Завтра он будет стыдиться своего пафоса и чувствительности. Но сейчас, в одиночестве, на грани смерти, над телом врага, это — момент истины. Это уже завтра, в сравнительной безопасности, твои чувства и слова покажутся тебе выспренными и неуместными. Вот таков человек — много сторон у личности, и каждая есть, и каждая правда.
«На Западном фронте без перемен» не имеет себе равных в мировой литературе как энциклопедия войны — Великой войны, Первой мировой, в частности.
Вот жизнь в госпитале, вот безнадежных раненых увозят из общей палаты в отдельную для умирающих, чтоб беречь психику остальных и удобнее потом отвозить в морг, это — приговор; но одному все-таки удается вернуться из этой «пред-мертвецкой», и все торжествуют с ним вместе!
А вот как работает огнемет, и люди превращаются в живые факелы.
Вот газовые атаки, туман у земли и в углублениях, свежий воздух как ледяная вода, куски перегоревших легких, которые выкашливают мучительно умирающие отравленные.
А вот как уязвима человеческая плоть: как осколок вскрывает спину так, что видна работа легких, как отрывает подбородок, как вспарывает бедро, и человек в две минуты истекает кровью, становясь серым и мертвым, как делается маленькая пулевая дырочка в ноге, груди, голове.
Вот наложивший в штаны новобранец — а ведь нередкое дело с новичками на передовой, да, не принято было об этом писать.
Горя, падает с неба сбитый аэроплан — а вражеский аэроплан в один вылет скашивает из пулемета целую роту новобранцев.
Ходят в атаку с гранатами или револьвером и саперной лопаткой: это удобнее штыка, ею можно рубить шею, лицо. Вот, кстати, жутко изуродованный инвалид в госпитале кудахчет: во что могут превратить лицо два удара лопаткой…
…Вот в эту войну было брошено юное поколение, и в этой войне сгорело. Вот так они жили на войне и вот так они умирали. Вот что они думали и вот что чувствовали.
И то, что в конце Пауль Боймер гибнет — даже уже не важно, это уже не больно, не переживается, мы к этому готовы, мы все уже поняли про эту войну, — это просто как заключительный выдох в повествовании. Мы не видим, как это произошло, это как-то в стороне, без подробностей, тихо, сразу, не больно и не страшно — просто жизнь кончилась. И не могла не кончиться — это ушедшее поколение, стертое, сгоревшее, исчезнувшее, предназначение которого было — вот так воевать, жить на войне, вот радоваться такой радостью, мучиться такими муками — и уйти, лечь в землю. И это были хорошие заключительные кадры первой экранизации, американской, 31-го года: строй мальчиков в военной форме идет, уходит в темную мглу, растворяется в ней — и вот один из них вдруг оглядывается на нас, смотрит — и это финальный стоп-кадр.
Без романа Ремарка «На Западном фронте без перемен» представить себе ту войну невозможно. На минуточку. Это книга уникальная.
…Собственно, он и остался главной своей частью, большей, лучшей, на той войне. И все его книги о ней — это, по сути, одна книга: продолжения, дополнения продолжений. «Возвращение», «Черный обелиск», «Три товарища». Военное поколение, их изломанные души и судьбы, их мировоззрение.
При этом. При этом! В сугубо литературной табели о рангах на первом месте стоит другой роман, вышедший в этом же 1929 году. Разумеется, это «Прощай, оружие» Эрнеста Хемингуэя.
Если Ремарк был журналистом и автором до этого лишь одного ученического, малоизвестного романа — то его ровесник (на год моложе) Хемингуэй был уже писателем сформировавшимся и состоявшимся. Кроме журналистики, за ним была уже книга рассказов «В наше время», он был уже автором блестящей короткой прозы, вошедшей в канон ХХ века. Он опубликовал уже тремя годами ранее шедевральный роман «И восходит солнце». Его вторая жена, Полин Пфейфер, редактировала в Париже журнал мод, была из очень состоятельной семьи, вращалась в свете и умело и старательно, пользуясь связями, «раскручивала» мужа, как сказали бы сейчас, в модных кругах, влиявших на формирование общественного мнения и, в частности, литературного вкуса
