не меняли девочек: «Это уже не девочки, это уже старые боевые друзья». Вы знаете, прославленная драма «Прощай, оружие» — это ведь местами циничная сатира на самом-то деле, то есть объективно так получается; это весьма многожанровый роман: антивоенный, любовный, описательно- пейзажно-дневниковый, трагический — и также сатирический.
А-а! И вот тут начинается немецкое наступление. А немцев они боятся не скрывая. Происходит большой драп итальянской армии. Бесконечная колонна по раскисшей дороге под дождем: солдаты, дезертиры, беженцы, уходящие от немцев крестьяне со своим скарбом. Хотя видят они немцев только раз, издали: над парапетом моста с неправдоподобной скоростью скользят головы в касках — это проезжает велосипедная рота. Как призраки. Но паника полная.
И беспорядочно сваливающие с фронта солдаты, в грязи под дождем, ведут смелые антивоенные речи: чуть не все социалисты, войну ненавидят, офицеров надо перестрелять, и так далее. Массовый патриотизм и героизм.
И вот у моста через реку стоят под дождем жандармы и отлавливают поголовно офицеров — как бросивших свои части. И после недолгого летучего суда — каждого расстреливают.
Внимание! На войне лейтенант Генри убил одного человека: своего сержанта, который отказался помогать выталкивать машину и хотел уйти. А сейчас на войне смерть всерьез ожидает его самого — от руки своих жандармов: он офицер, и явно переодетый немецкий диверсант — говорит по-итальянски с акцентом.
Это враг на войне — почти невидимый призрак. А свои, которые расстреляют — видны и слышны отлично!
Вот так выглядит смерть на войне! Вполне издевательская книга, вы не находите?
Генри толкает жандармов, бежит к реке, прыгает в воду, ныряет, — ему удалось избежать смерти. Избежать смерти на войне. Не слепого удара снаряда в блиндаж — а вполне прицельного жандармского выстрела в голову.
Он заключает сепаратный мир. Для него война кончилась. Он едет на платформе под брезентом вместе с орудиями — символичное соседство: им просто по пути, они просто в одном поезде, но назначение у них теперь разное. И размышляет о своей судьбе…
И вот тут следует знаменитая фраза, декларация экзистенциализма, приведшая в восторг массу поклонников:
«Я создан не для того, чтобы думать. Я создан для того, чтобы есть, пить и спать с Кэтрин».
Из уст солдата и дезертира, героя совершенно положительного и симпатичного, своего, авторского альтер эго — это таки звучит, это серьезно, значимо, многозначительно.
А потом он добирается до своей Кэтрин, и они живут вместе, и тененте Генри произносит себе слова, Хемингуэй пишет эти несколько фраз, жестокую сентенцию, которую потом будут переписывать себе миллионы и поколения читателей; я помню эти слова с девятого класса, когда-то они были памятны всем сколько-то приличным читающим людям:
«Когда люди приносят столько мужества в этот мир, мир должен убить их, чтобы сломить, и поэтому он их и убивает. Мир ломает каждого, и многие потом только крепче на изломе. Но тех, кто не хочет сломиться, он убивает. Он убивает самых добрых, и самых нежных, и самых храбрых без разбора. А если ты ни то, ни другое, ни третье, можешь быть уверен, что и тебя убьют, но только без особой спешки».
И вот сразу после этого места в тексте, этой фразы романа — они встают утром, и все прекрасно — но совершенно ясно, что ничего хорошего впереди не будет. Не так жизнь устроена, чтоб конец был хороший.
Тененте Генри грозит арест как дезертиру, и они с Кэтрин грозовой ночью переправляются через озеро в нейтральную Швейцарию. Где тихо живут вдвоем в любви, ни в ком не нуждаясь. Но ей приходит время рожать, роды тяжелые, и она умирает, ребенок также мертвый. Герой остается один. Вот и все содержание.
И масса деталей: пейзажи, разговоры, подробности прогулок, еды и выпивки. (Вообще Генри — человек культурный: еще где-то в начале книги он между дел отпускает замечание, что фрески особенно хороши, когда начинают осыпаться, скажем.) Пейзажи вообще выписаны у Хемингуэя мастерски, любовно и старательно, они действительно напоминают живописную манеру Сезанна, которого Хемингуэй считал лучшим из французских пейзажистов и старался делать то же на письме.
Чтобы понять роман, надо сначала поставить простые, естественные и даже дурацкие в своей банальности вопросы:
А как, с чего, зачем, руководствуясь какими мыслями и стремлениями, этот юный американец вообще поехал добровольцем за океан на чужую войну? А что он ожидал на ней увидеть? Чего ждал от себя самого?
А на какие шиши он живет, и неплохо? Снимает отель, ездит на такси, пьет в барах, потом в Швейцарии они живут вдвоем и, вроде, никак не бедствуя?
Верный своему принципу «топить все в подтекст», Хемингуэй не балует читателя подробностями. А не важно. А думай что хочешь.
И роман приобретает совершеннейшую условность: два любящих человека во враждебном жестоком мире. Все. Подробности — кучей, но только как окружающие детали. А причины — мир гадски устроен. Вот так.
Война — это некое аморфное зло, размазанная в пространстве опасность, бессмысленная и общая неотразимая угроза. Хемингуэевские солдаты вообще не воюют, они и не солдаты даже — они переносят тяготы и опасности, страдают, внутренне протестуют, и весь этот псевдовоенный процесс лишен какого
