бы то ни было смысла. Бессмысленность абстрактной войны как частный случай бессмысленности жизни вообще.
Никакого стимула воевать у тененте Генри нет. Он живет на войне в условиях тепличных, сверхкомфортных, тыловых, безопасных — он не фронтовик, он придурок (выражаясь лагерным языком, очень точным и выразительным для экстремальных ситуаций). Он случайно ранен — и вылечен в маршальских условиях. Он смешался с отступающей колонной — вот и вся его причастность к армии. Он чего вообще хочет? И чего раньше хотел? Вы можете на секунду сравнить его с солдатами Ремарка — этого сверхкомфортабельного туриста на войне?
А он — человек экзистенциальный. Хемингуэевский персонаж. Он по жизни страдает в душе своей и ищет смысла. Ему плохо в Памплоне на фиесте и в Венеции после войны, и в воюющей Испании он тоже внутренне страдает, ему плохо в Париже и в Италии — он везде мужественно переносит свои внутренние страдания и ищет убежища в работе, войне, охоте и выпивке всех родов: виски, коньяк, граппа, дайкири, вино красное и белое.
Мировоззрение Хемингуэя всегда, изначально, было трагично и пессимистично: в самых сказочных условиях он был суровый стоик. (И о суициде: и отец его покончил с собой, и он сам.)
Видите ли, господа: война у Хемингуэя — это, строго говоря, не война. Это причина и объяснение невозможности одиноких мужчин наладить свою жизнь. (Это вроде как в СССР через сорок лет после войны, делая все через задницу кувырком, наворачивая один идиотизм на другой, сурово объясняли свое плачевное состояние: «Ведь у нас такая война была!..» А у немцев и японцев какая была? Но — мы отвлеклись.)
Вот двадцатипятилетний американский журналист живет и работает в Париже: и все равно ему плохо. Война кастрировала. Вот сорокашестилетний американский полковник с юной возлюбленной в Венеции: плохо, скоро умрет, и вообще жизнь тяжела. Поймал старик рыбу — и ту акулы съели!
Раненный и газами травленый окопный офицер, награжденный за храбрость — да не поминал об этом никогда: Михаил Зощенко его звали.
…Так вот: «Прощай, оружие» — роман безусловно экзистенциалистский, где война — просто воплощение трагедии жизни, враждебности мира, невозможности счастья, воплощение одиночества. Это, строго говоря, не роман о войне — это роман о противостоянии одинокого человека враждебному миру, где война — лишь оформление, комплекс внешних примет и свойств этой враждебности мира.
И переправа через бушующее черное ночное озеро — как попытка переправы через Стикс в другую сторону, из ада в страну счастья — ан не получилось, и на том берегу тоже ад, смерть любимой, одиночество. Этот мир все равно отберет у тебя все.
Страшно травмированному, страшно разочарованному в прежнем порядке и мировоззрении — послевоенному человечеству, в смысле европейцам прежде всего, но и читающим американцам отчасти, этот роман пришелся в жилу. Разочарованность, бесссмысленность, стоицизм перед лицом жестокого мира.
Экзистенс вошел в тренд, скупость слов и антиромантизм стали знаком.
…Но в том же 29-м году вышел еще один роман, также ставший знаменитым, а у того поколения — у многих культовым. «Смерть героя» Ричарда Олдингтона. Заметьте: немец, американец, англичанин. (Ну, русским было не до того, а французы уже выпустили пар в предшествующие полтора века: «Огонь» Анри Барбюса, вышедший еще в военные годы, сочинение гораздо более скромное: смесь экспрессионизма, коммунизма и дневникового ноль- стиля; книга из обращения вышла.)
«Смерть героя» роман предельно пессимистичный и в своем пессимизме пророческий; вообще это страшная книга, самая безнадежная из всех антивоенных романов, хотя и предыдущие наши два не рождественские сказки. Вот это следует понять.
Олдингтон был старше Ремарка и Хемингуэя, он попал на фронт уже 24-х лет. Причем за плечами было уже и образование юриста, и стихи, сделавшие его имя известным в литературных кругах, и женитьба: то есть уже сформировавшийся взрослый человек.
И вот в его романе герой, Джордж Уинтерборн, имеет длинную родословную и кучу предков и родственников. Это рассказывается подробно и издалека. Его почтенный буржуазный род вздыхал о великом прошлом, отец-адвокат был затюкан суровой властной своей матерью, характер викторианской эпохи, а женился на дочери отставного армейского офицера, капитана, имевшего еще кучу детей. Идиллия! Предприниматели и офицеры, бизнес и армия, дети и свадьбы — процветающая Великобритания, великая викторианская эпоха!
Материал вроде романтичный и обнадеживающий, но уничтожается подачей, неприятными подробностями: скромность дома молодого мужа вызвала у новобрачной вместо умиления презрение, мать с детства сломала ему характер, в брачную ночь он, жертва целомудрия, своей грубой неумелостью навсегда отвратил жену от близости с ним, что оказалось чревато вереницей любовников; а сын-муж позанимался изящными искусствами, перешел к прозаичной надежной адвокатуре, почти разбогател, потом попал в ситуацию, испугался, разорился по дурости.
И наш Джордж имеет дивное окружение. Его мать ужасно любила его с самого рождения, больше было некого, но со временем она меняет любовников, поддает, и сына особо не понимает, как-то все больше собой занимается. Отец, сэконхэнд-поэт-юрист, существо бесхарактерное, решив, что разорился, исчезает, сбегая от кредиторов. А сам молодой герой ведет в Лондоне жизнь богемы, зарабатывает журналистикой, пишет картины, избрал стезю художника (тоже!); в их среде свободные нравы, они презирают фальшь и условности. Но как только его любовница понимает, что беременна — с панической скоростью устраивается законная свадьба. Хотя тревога была ложной. Затем жена заводит любовника, а Джордж страшно бережет ее чувствительную душу и скрывает от нее связь с любовницей.
И все предъявляют претензии друг другу, все недовольны, у всех жизнь с проблемами, все это превращается просто в клубок какой-то. А наш Джордж создание очень чувствительное, с нежной хрупкой душой.
