– Так, вспоминаю.
– Надеюсь, хорошее? – Она присаживается рядом, поправляет белоснежный фартук.
Просто вспоминаю и не знаю, хорошее или нет, потому что давно отучила себя заглядывать в прошлое. Но с появлением в моей жизни Марка – что-то меняется. И это немного пугает.
– Хочу на лошадях покататься, – неожиданно выдаю я. – Меня папа до двенадцати лет на конюшню возил. Там такой замечательный конь был. Гром. Я с ним дружила.
В глазах Марьяны мелькает удивление, но она быстро отворачивается, и мне не понять, почему.
– Здесь недалеко Конный двор, – говорит Марьяна тихо.
Я встрепенулась, ощутив, как губы расплываются в улыбке.
– Можешь съездить, – кивает Марьяна. – Думаю, Марку тоже не помешает конная прогулка. После таких событий.
И уходит с тяжким вздохом.
Да уж, последние события даже меня выбили из колеи. Вдруг некогда стало себя жалеть и вообще сожалеть о прошлом. Стало необходимо как-то отвлечь Марка, вытянуть из болота безысходности и молчания, в котором он себя с невиданным усердием топил.
Регин ходит злой до чертиков, грозится уволиться. На днях они с Марком даже поссорились. Громко так. С хлопаньем дверью и брошенными в запале колкими словами. Что было необычно, потому что с Регином Марк не скандалил никогда.
Похороны так вообще превратились в театр абсурда, когда братец Марка заявился на кладбище с початой бутылкой виски и откровенно веселый, словно на празднике. Он так искренне радовался, видя тело своего отца в гробу, что мне захотелось сбежать оттуда, прихватив с собой Марка. Крис казался безумцем, насвистывая веселую мелодию и забавляясь, расписывая, как он счастлив, что это наконец случилось. Многие ему сочувствовали – каждый переживает горе по-своему, – пытались утешить, но он паясничал, раздавал реверансы. Мне показалось, что он свихнулся. Напился и слетел с тормозов, но, когда я наткнулась на его убийственно-серьезный стальной взгляд, стало страшно… до озноба и колких мурашек. До сцепленных намертво пальцев. Он был вменяем и абсолютно трезв. А Марк злился, не сводил глаз с брата, и в его взгляде бушевал ураган эмоций. Но, когда я вцепилась ему в руку и попросила разрешения уйти, он не колебался. В ресторане тоже надолго не задержались, так, выслушали очередную порцию соболезнований. С поминок меня утянул Марк. Домой ехали молча. Только Марк всю дорогу кому-то звонил. Катька на похоронах так и не появилась.
Отставляю остывший чай, гляжу за окно. Солнце игриво ласкает кожу, улыбается последними теплыми денечками. Впервые за последние несколько дней. И хочется туда, где рыжеет листва, где пахнет хвоей и свободой. На улицу хочется. Взлететь на спину лихого скакуна и помчаться навстречу ветру. И эта картинка так ярко разворачивается перед глазами, что я не выдерживаю и несусь на поиски Марка.
На лестнице сталкиваюсь с Регином. Тот угрюм, натянут и в ответ на приветствие лишь кивает. Похоже, снова поссорились.
– Святослав, – Регин останавливается, чуть улыбнувшись. – Я Марка ищу. Не встречали?
– Сэр Ямпольский был у себя, – отчеканивает едва ли не по слогам и, круто развернувшись на пятках, уходит в сторону кухни.
– Сэр Ямпольский, – передразниваю Регина себе под нос и взбегаю по ступеням, даже не запыхавшись. Ничего, сейчас будем вытряхивать из него «сэра». И его самого из кокона злости и отчужденности. А то горе совершенно его раздавит.
Дверь кабинета слегка приоткрыта. Значит, Марк там. Проезжаю по скользкому полу до самой двери, хватаюсь за круглую ручку, но тут же одергиваю руку и перестаю дышать от взорвавшего тишину коридора мужского смеха. Отступаю назад, удивляясь, как вообще могу двигаться, потому что от этого смеха все заледеневает внутри. Такой смех может принадлежать только сумасшедшему. Но я точно знаю – психике Криса Ямпольского сумасшествие не грозит. Как и то, что смеется именно он. Нужно уходить, пока никто не застукал, но ноги не слушаются. А хриплый голос Марка заставляет прислушаться.
– Я знаю, что ты был у отца накануне, – смех обрывается. – Зачем?
– А зачем ты к Лильке ездишь каждый месяц? – Крис расслаблен, слышу по его ровному, с мягкими переливами голосу. А вот вопрос заставляет меня напрячься. Снова Лилька. Помнится, Катька мне уже говорила однажды про Лилю, которую до сих пор любит Крис. Но та Лиля, по словам подруги, уже лет семь как мертва.
– Да я охренительно счастлив, – снова Крис. Марк на его выпад с Лилькой не ответил, – что эта падла сдохла. А коль уж от моего визита, так сердцу радостней вдвойне, – напел игриво. – Или может, ты думаешь, что я ему Катю прощу? Или маму? Да он у меня в могиле кувыркаться будет, потому что не будет ему покоя. Даже в аду спокойно жариться не будет. Я же его и там достану…
Звон разбитого стекла поземкой разлетается по коридору. Марк молчит. И в его молчании чувствуется угроза. Как и в тихих словах Криса.
– Но тебе этого не понять, братишка, – его горечь оседает на языке. – Вы с ним одной крови. Он заставил всех поверить, что его дочь умерла. Всех смог убедить, даже маму. Я же только недавно узнал, что она с собой покончить пыталась, когда увидела Катю… мертвую. Не смогла из-за тебя. Боялась, что станешь таким, как он. Правильно боялась. Ты таким и стал.
– Откуда? – севший голос Марка заставляет сердце замереть.
Но Крис игнорирует его, давит монотонным откровением, будто бетонный пресс на плечи бросает.
