– Жену заживо похоронил, – он ходит по кабинету, и под его шагами хрустит стеклянная крошка. Его шаги тяжелее, увереннее. А у меня от его слов внутри все цепенеет, и дышать становится невозможно. Я жду слов Марка, его возражений, объяснений – хоть чего-нибудь! Но он молчит. – Весь белый свет убедил, что Лиля с собой покончила. Даже памятник на ее могиле поставил. Браво!
– Откуда? – повторяет Марк глухо.
– А сам запер ее в психушке и душу из нее вытягиваешь. У нее же после твоих визитов одна пустота в глазах. Пус-то-та. Лучше бы убил.
В щель между дверью и косяком я вижу, как Марк отворачивается от окна, медленно подходит к брату. Его шаги не слышны, или я просто оглохла из- за грохочущего в ушах сердца – не знаю. Вижу, как он замирает напротив брата – только руку протяни и сомкнет пальцы на его шее. Смотрит всего мгновение. А потом говорит тихо, надломленно, и голос его разбивается глухими словами о каменный пол.
– Это у меня пустота внутри с того самого дня, как я увидел вас в своей постели. С того момента, как ты похлопал меня по плечу и сказал, что не стоит волноваться. Что эта шлюшка не достойна твоего брата. Что жизнь – дерьмо и нет в ней правды.
– Так и не стоило волноваться, – усмехается Крис. – А то не прилетела бы к тебе пташка твоя.
Марк бьет точно. Крис не успевает среагировать, отшатывается. Он не дает сдачи, лишь смотрит зло, стирает кровь с разбитой губы.
– Хочется руки почесать? – выпрямляется. – Так пойди, займи их чем-то более приятным, а то упорхнет твоя пташка.
Сплевывает кровь на белый ковер.
Марк сжимает и разжимает кулаки, смотрит на разбитые костяшки, будто не верит, что ударил. Может, и не верит.
– Даже заперев Лильку в психушке, ты не вернешь дочь, понимаешь? Ты не изменишь того, что она ее убила. Ты ничего не изменишь.
Колени подгибаются, и, чтобы не упасть, прислоняюсь боком к стене. Перед глазами плывет, и что-то горячее опаляет щеку, разъедает кожу кислотой. Касаюсь пальцами влажных дорожек. Просто слезы. Тогда почему так невыносимо больно от этих слов? Почему хочется выть от безысходности и нестерпимого желания помочь Марку? Пожалеть, спасти, пусть и от самого себя. Особенно от самого себя. И я подаюсь вперед, войти туда, обнять, делаю шаг, но натыкаюсь на кого-то. Взглядом скольжу по лицу: то кажется знакомым, но расплывается.
Запах смородины забивается в нос, дерет глотку. А сильные руки разворачивают и толкают вперед, прочь от кабинета. Я пытаюсь возразить, вернуться, но меня подгоняют, не позволяют остановиться. У двери в гостевую ванную я останавливаюсь и резко оборачиваюсь, сталкиваясь с серыми глазами Криса, теперь я его узнаю.
– Тебе нужно привести себя в порядок, – говорит, подталкивая к ванной. Запирает дверь. Открывает кран с холодной водой. Я даже не шевелюсь, не понимая, чего он от меня хочет. Тогда он резко наклоняет меня над раковиной, умывает. Я пытаюсь отбиться, кашляю, когда вода попадает в рот, нос. Кусаю его за руку.
– Твою мать, – ругается и отдергивает руку. – Дура!
– Сам придурок! – огрызаюсь, вытирая лицо. В зеркало не смотрюсь, страшно. Страшно, что впаду в истерику и братцу Марка вряд ли удастся меня успокоить. Сейчас нельзя истерить. Нужно собраться и постараться вернуть себе прежнюю легкость, настроиться на конную прогулку, поддержать Марка, отвлечь его и просто быть рядом. Вот только как? И что от меня нужно Крису?
– Успокоилась?
Киваю, поймав на себе оценивающий взгляд. Крис нагло меня рассматривает и даже не скрывает этого. По спине пробегает холодок.
– Что тебе от меня нужно? – спрашиваю, отступив в дальний угол комнаты.
Он слегка приподнимает правую бровь. То ли в растерянности, то ли в удивлении.
– Мне от тебя ничего не нужно. Особенно то, о чем подумала, – ухмыляется.
– Откуда тебе знать, о чем я подумала? – впрочем, ни о чем еще и не успела.
– Да у тебя на лице написано, что я затолкал тебя сюда либо убить, либо изнасиловать.
Я невольно отступаю назад, и Крис не сдерживает усмешки.
– Можешь успокоиться, пташка. Меня не интересуешь ты ни в каком качестве. Но не хотелось бы, чтобы Марк увидел тебя такой… растрепанной. Он нервный очень нынче. А я, видишь ли, радею за семейное счастье брата, – он говорит серьезно, как будто научный доклад читает, и только в пепельных глазах роятся смешинки.
Я выдыхаю, чувствуя странное облегчение, стягиваю волосы в хвост.
Крис кивает одобрительно, щелкает замком.
– И мой тебе совет, – оборачивается на пороге, – не говори Марку, что ты подслушивала. Не простит.
Часть 13
Марк. Сейчас
