И это завораживает. Коснуться его лица, колючего от отросшей щетины, ощутить, как сумасшедше бьется пульс на шее, запустить руку под куртку, свитер, чувствуя его сильное и горячее тело.
– Алиса?! – смотрит внимательно и явно чего-то ждет. Похоже, он что-то спросил, а я не услышала, увлеченная им настолько, что все вокруг потерялось.
– Прости, я… – встряхиваю головой и пытаюсь убрать руку, но Марк перехватывает запястье, показывая, что ему приятны мои прикосновения. Улыбка невольно растягивает мои губы. – Ты, кажется, что-то спросил? – продолжаю пальчиками изучать его шрамы.
– Я спросил, как ты себя чувствуешь? – он делает глубокий вдох и выдыхает протяжно. – Но уже вижу, что ты в порядке, – усмехается, притянув меня еще ближе. Так, что я слышу стук его сердца и сбившееся дыхание. Вздыхаю, уткнувшись в его свитер, пахнущий морозом и ветром.
– А почему я должна быть не в порядке? – удивляюсь, заглядывая в его черные глаза. И вижу, как он… смущается. Да не может быть!
– Ну… после того, как я связывал тебя ночью… и вообще… – он с трудом подбирает слова. И я перебиваю.
– Марк, все хорошо.
– Правда? – в его глазах вспыхивает надежда. Да уж, похоже, я совсем не знаю этого мужчину.
– Правда, только…
– Что? – и снова беспокойство и крепко стиснутые пальцы.
– Что-то случилось, да? Ты напряжен. Почему?
А он кивает в сторону, где на площадке резвится Джун с маленькой девочкой. И я ощущаю, как напрягается Марк. Как глухо бьется сердце в груди.
– Это Полина – внучка Марьяны, – отвечает он на не высказанный мной вопрос.
Точно. Марьяна же говорила накануне, что к ней внучка приехала, и Джун спал с ней.
– Тебе неприятно, что она здесь? – догадываюсь и вдруг ощущаю, как продрогла.
– Нет, – отвечает слишком поспешно. Выдыхает. – Мне неприятно, что нужно присмотреть за ней, а я не могу с детьми… Я…
– А где Марьяна? – и предчувствие опасности стягивает внутри ноющей болью.
– В больнице Марьяна, – выдыхает Марк. – Ночью плохо стало, пока мы… – и сжимает кулаки.
– Марк… Не вини себя. Не надо, пожалуйста. Пожалуйста.
Он смотрит как-то странно и совершенно не слышит меня. А мне становится страшно, что он вновь закроется от меня. Во дворе появляется Регин, зовет Полину. Та, расстроенная, возвращается в дом. А у Марка звонит телефон. Он отвечает. Короткий разговор, а после облегченный выдох и поднятый в небо взгляд.
– Марк… – зову осторожно.
– Все хорошо, – отвечает он. – Все хорошо, – и прижимает меня к себе. – Идем в дом, замерзла ведь.
Но, развернувшись, оскальзывается, и мы валимся в снег. Он лежит подо мной, тяжело дыша и гладя мои волосы.
– Больно? – спрашиваю, попутно ощупывая его. А он лишь улыбается странно. – Ты – сумасшедший, – заключаю хмуро.
– Даже не спорю, – и касается губами моих. Едва. Но этого хватает, чтобы голова пошла кругом. И захотелось прижаться сильнее, почувствовать тяжесть его тела, прикосновения. И его всего. Везде. А он целует. Медленно, мучая и даря наслаждение. Разве такое возможно? Я выдыхаю его имя, и он отрывается. Его глаза стали еще темнее. Пальцами обвел родинку на щеке и ранку на губе.
– Откуда? – спрашивает хрипло. А мне становится стыдно. Пытаюсь высвободиться из его рук, но он не выпускает.
– Холодно же, – чуть не плача, говорю, – потом будет плохо. Тебе.
– А тебе?
А мне сейчас плохо. Потому что неотвратимо рушится то светлое и счастливое, что зарождается между нами. И если я скажу, что вчера видела Антона, то… что будет? Марк возненавидит меня? А если не расскажу?
А он снова целует. Бережно. Языком слизывая кровь с лопнувшей ранки. А я даже не почувствовала. И не спешит отпускать. А я тяну время, хоть и понимаю, что нельзя. Ему нельзя разлеживаться на снегу, потому что ночью будет плохо. И я сдаюсь. Ради него. И ради этого солнечного утра, согревшего нашу жизнь.
– Там был Антон, – Марк напрягается, а я шепчу лихорадочно: – Он появился ниоткуда, забрать меня хотел, но я… я не хочу. Трусом его назвала, ничтожеством. И он… он ударил… и тогда я поняла, что ничего не чувствую. К нему… и домой хочу… а еще лучше к тебе в твой Копенгаген…
– Ко мне? – не веря, переспрашивает.
Киваю. Но не даю ему додумать.
– А потом он отдал мне флешку. Она где-то там, в спальне, – машу рукой за спину, – я не стала ее смотреть.
– Почему? – и он даже дышать перестает, как мне кажется. И я вдруг понимаю, что ему важно услышать ответ.
– Потому что я верю тебе, – выдыхаю и понимаю, что это правда. Та единственная и правильная. И ничто не в силах ее изменить. Никогда.
