– Убирайтесь отсюда, – велел он мне, но голос его прозвучал еще слабее.
– Да поможет тебе Бог, сынок, – тяжело дыша, сказал я. – Приготовься, сюда идут люди Селкирка.
Райкер невольно охнул:
– Нет, это не… – Он сдавленно вздохнул и спросил: – Сколько их?
– Шестеро, – ответил я и услышал за дверью всхлип.
– Так нечестно! – выпалил он в негодующем испуге. – Шестеро на одного. Так нечестно!
Я стоял, оторопело уставившись на дверь и представляя себе этого странного юношу – ослабевшего от страха, с бешено бьющимся сердцем, словно дубинкой ударяющим ему в грудь. Юношу, не способного в такую минуту думать ни о чем, кроме морали, совершенно чуждой этим шестерым громилам.
– Что же мне делать? – умоляющим тоном вдруг спросил он.
Я не ответил. Потому что с ужасом различил стук их ботинок по ступенькам лестницы и в старческой беспомощности поспешно отошел от двери. Дрожащей тварью скрылся в темном углу коридора.
Это было похоже на сон: шестеро мрачных мужчин с длинными кольтами в руках появились в коридоре, тяжело ступая и позвякивая колесиками шпор. Нет, не сон, а ночной кошмар. Я прекрасно понимал, зачем эти существа направляются к комнате молодого Райкера, и в груди моей поселился мучительный холод. Я ничего не мог сделать и никогда еще не ощущал себя таким беспомощным. Необъяснимым образом мне почудилось, будто это мой Лью сидит в той комнате, дожидаясь, когда его застрелят. Я дрожал и никак не мог остановиться.
Шаги затихли. Шестеро громил встали возле двери – трое с одной стороны, трое с другой. Шестеро молодых людей с напряженными, исполненными неумолимой решимости лицами, сжимающих пистолеты с такой силой, что кровь отлила от их ладоней.
– Выходи из номера, проклятый янки! – разрывая тишину, громко сказал один из них.
Это был Томас Эшвуд – тот самый мальчик, что когда-то играл на улицах Грантвиля. Потом этот мальчик вырос и превратился в дурное, испорченное существо, стоявшее теперь с пистолетом в руке и думавшее лишь об убийстве и мести.
На мгновение тишина вернулась.
– Я сказал, выходи! – выкрикнул опять Эшвуд.
И отскочил в сторону: вся гостиница, казалось, вздрогнула от оглушительного выстрела, а дверная панель разлетелась в мелкие щепки.
Пуля попала в оклеенную обоями штукатурку. Эшвуд дважды выстрелил в дверной замок, и двойная вспышка осветила его лицо словно молния. Я едва не оглох от грохота, эхом раскатившегося по коридору.
Из комнаты прогремел еще один выстрел. Эшвуд пнул сапогом развороченный замок и исчез из вида. Оглушительные звуки стрельбы как будто пришпилили меня к стене.
Затем в неожиданной тишине прозвучал жалкий голос молодого Райкера:
– Больше ты в меня не попадешь!
Следующий выстрел ошеломил меня, как удар ногой в живот. Я вжался в стену, дыхание перехватило. Остальные громилы рванулись в комнату, и пистолеты загрохотали снова.
Не прошло и минуты, как все было кончено. Я обессиленно прислонился к стене, едва держась на ногах. В горле пересохло. Двое приятелей вывели из комнаты раненого Эшвуда, следом вышли еще трое, возбужденно переговариваясь. Один сказал:
– Здорово мы его.
Через мгновение топот затих. Я остался один в коридоре, безучастно глядя, как клубы порохового дыма медленно выплывают из открытой двери.
Не помню, сколько я так простоял – с болезненными спазмами в животе, дрожью в руках и холодом в груди.
Только когда молодой Таррэнт с бледным лицом появился на лестнице, я нашел в себе силы добрести до комнаты Райкера.
Он лежал в луже крови, его полные боли глаза незряче уставились в потолок. Пистолеты все еще дымились в одеревенелых руках.
На нем снова был полосатый фланелевый костюм, белая рубашка и темные чулки. Эта картина с лежащим на полу юношей в городской одежде, покрытой кровью, с длинными пистолетами в неподвижных белых руках никак не укладывалась в моей голове.
– Боже мой! – потрясенно прошептал молодой Таррэнт. – За что они его убили?
Вместо ответа я лишь покачал головой. Потом послал молодого Таррэнта за гробовщиком, пообещав оплатить расходы. Он был только рад уйти отсюда.
Я сел на кровать, чувствуя страшную усталость. В открытом саквояже молодого Райкера лежали рубашки, галстуки, чулки и другое белье.
Там же я нашел вырезки из газет и дневник.
Это были северные газеты и журналы. Там рассказывалось о Хикоке, Лонгли, Хардине и других знаменитых стрелках из наших краев. Некоторые фразы были подчеркнуты карандашом – например, «Дикий Билл обычно носил под плащом два „дерринджера“»[48] или «Многие лишились жизни из-за уловки Хардина, получившей название „пограничный проворот“»[49].
