ночь догонять человека в шляпе. Нет, я передумал, я не хочу этого! В этот миг все, что он ненавидел в Элен и в своей жизни с ней, как будто растворилось, и все, что он помнил, – это то, как она хотела подогнать машину к главному входу, чтобы они с Ричардом не шли обратно через холодную, продуваемую ветром стоянку.
Но затем Ричард потянул его в тепло, в шум, в толчею, и Кен, борясь с дурнотой, поплелся за ним, все дальше углубляясь в недра магазина. На балконе второго этажа звенели колокольчики: «Радость в мире. Господь родился». Так она сказала. Он ощущал головокружение и боль, со лба потекли струйки пота. Теперь пути назад не было.
Он остановился посреди зала и привалился к колонне, ноги стали ватными. «Слишком поздно, – думал он, – слишком поздно». Теперь уже ничего нельзя сделать.
– Я хочу к Санта-Клаусу, папа.
Струя воздуха вырывалась из раскрытого рта Кена.
– Да, – отозвался он, слабо кивая. – Конечно.
Он старался двигаться дальше, ни о чем не думая, но оказалось, что это невозможно. Перед мысленным взором то и дело мелькали картинки. Тот человек идет по широкому проходу к «форду». Вот он сверяет номер с номером на брелоке ключей, убеждается, что это нужная машина. Лицо человека выглядит так, как и накануне вечером в баре на Мейн-стрит: худощавое, бледное, циничное. Рыдание зародилось в горле Кена, но он подавил его. «Санта- Клаус, Санта-Клаус». «Элен!» – мысленно воскликнул он с тоской.
«К ВОЛШЕБНОМУ ДОМИКУ САНТА-КЛАУСА!» Как под наркозом, он брел к уходящему вниз эскалатору, Ричард бежал и подскакивал рядом, радостным шепотом повторяя себе под нос:
– Санта-Клаус, Санта-Клаус…
Что переживет Ричард, когда его мама вдруг…
«Хватит!»
Он заставил себя взбодриться – если уж нельзя не думать, надо думать о будущем, а не об этом. Он решился на такое дело не для того, чтобы бессмысленно провалить его, когда все уже на мази. У него же были причины, это ведь не просто слепая жестокость.
Они ступили на эскалатор. Ричард изо всех сил вцепился ему в руку, но Кен это едва чувствовал. Южная Америка и Рита – вот о чем нужно думать. Двадцать пять тысяч по страховке, девушка, которую он хотел еще в колледже и никогда не переставал хотеть, будущее без унизительной гонки, цель которой – хотя бы на шаг опережать кредиторов. Свобода, простые радости и отношения, которые не будут испорчены ежедневными ссорами по мелочам.
Кен рассматривал лица людей на встречном эскалаторе: усталые, раздраженные, счастливые, пустые. «Полночь ясная настала», – принялись вызванивать колокольчики. Он смотрел прямо перед собой, думая о Рите и Южной Америке. Когда он думал об этом, все становилось гораздо проще.
Звон колокольчиков остался позади и совершенно потерялся в безудержно веселом мужском хоре, поющем а капелла «Бубенцы звенят». Ричард принялся нетерпеливо подскакивать, как только они сошли с эскалатора, и Кен вдруг поймал себя на том, что снова думает об Элен. «Динь-динь-дон, динь- динь-дон, бубенцы звенят!»
– Вон он! – закричал Ричард, резво припустив вперед. – Вон там!
– Хорошо, хорошо, – пробормотал Кен, когда они подходили к очереди возле «волшебного домика Санты».
Интересно, уже все или нет? Снова свело мышцы живота. Сумел ли он забраться в машину? Лежит ли Элен без сознания на заднем сиденье? Едет ли он по стоянке на темную сторону улицы, где и…
«Не переживай». Последние слова человека в шляпе жгли мозг. «Не переживай. Я сделаю так, что комар носу не подточит».
«Комар носу, комар носу, комар носу, комар носу…» Слова гулко отдавались в голове, пока они с Ричардом медленно приближались к домику Санта- Клауса. Сотня задатка, девять сотен по завершении дела – цена одной средних размеров жены.
Кен вдруг закрыл глаза и понял, что весь дрожит, словно в душном магазине на самом деле стоял невыносимый холод. Виски ломило. Капли пота скатывались из-под мышек, и казалось, что по коже ползают какие-то насекомые. Слишком поздно, думал он, осознав, что напряжение, какое он испытывает с тех пор, как вошел в магазин, отчасти вызвано борьбой с желанием кинуться обратно к машине и остановить человека в шляпе.
Но – шепот в голове был прав: уже слишком поздно.
– А что мне сказать Санте, папа?
Кен с тоской посмотрел на пятилетнего сына и подумал, что тому было бы лучше жить с матерью, гораздо лучше. «Я не смогу…»
– Так что, пап?
Он попытался выжать улыбку, и на мгновение ему удалось представить себя со стороны: благородный отец, который самоотверженно несет чудовищный груз, водруженный судьбой ему на плечи.
– Скажи ему… чего ты хочешь на Рождество, – предложил он. – Скажи ему, что ты был… хорошим мальчиком… и чего ты хочешь на Рождество. Вот и все.
