– Ну что, лекари… начнем? – предложил я.
– Давай… Вон она! Белеет, – разрезав плоть до первой точки, куда стекались силы лошади, я раздвинул края раны. – Доставай.
Ильнас у нас был в роли операционной медсестры, которая тампоном, вернее, полоской ткани, оторванной от простыни и намотанной на палочку, убирала кровь из раны. В роли второго хирурга был Ротим.
– Ага. Сейчас. А вдруг она прыгнет? – Ротимур держал в руках две палочки, которыми в теории должен был вынуть эту самую резницу.
– Ротим. Это личинка. У нее нет ног.
– Ты-то откуда знаешь? До вчерашнего дня даже не слышал о таких. – Друг аккуратно поддел белый комок и по краю разреза выкатывал его наружу.
Я старался шире раздвинуть рану, чтобы ему было удобнее. Как только личинка выпала на землю, Ротимур отскочил в сторону, сдерживая рвотные позывы.
– Ротим! Убери эту гадость!
Личинка мерзко шевелилась.
– Сам убирай!.. – Ротимур выскочил из конюшни.
Через секунду из-за стены раздались неприятные звуки.
Ильнас щепкой закатил вынутого нами паразита в горшок, специально принесенный для этой цели.
– Давай иголку, – и я сомкнул края раны.
Вторую и третью личинки доставал уже Ильнас, у которого желудок оказался более крепким. Ротимур, вернувшись, занял предыдущее место Ильнаса. Правда, в сам момент удаления личинки друг отворачивался.
– А потом – повезем его в коляске? Или карету вызовем? – пока я бинтовал ногу, спросил Ротимур.
– Бу! – Ильнас сунул под нос Ротиму горшок с личинками. Тот отпрыгнул.
– Ильнас, вывалишь ведь, – пресек я баловство.
– А откуда купец узнал, что у него резница? – раздался голос Лумма из дверного проема.
– Алтыри, наверное, сказали, – предположил я. – Какая разница?
– Разница есть. Как они определили? Внешне не видно. Я скоро вернусь.
Вернулся Лумм уже в третьей четверти. Мы в это время пытались решить вопрос транспортировки жеребца: просыпаться тот не собирался – действительно лошадиная доза снотворного оказалась. Да если и проснется, придется снова усыплять – ходить-то ему все равно пока нельзя.
– Ильнас, съезди на Рыночную площадь, найми телегу, – посоветовал Лумм. – Объясни, что надо сделать, они там разберутся. И заскочи в трактир – есть хочется.
Пока не было Ильнаса, которому Лумм подробно объяснил, куда нужно ехать, мы с Ротимуром отмывались. Грузчики с гужевым транспортом появились примерно через час.
Три щуплых мужика просунули под жеребца четыре жердины, оторванные от загона конюшни. Вернее, перевернули жеребца на них. Смысл этого действа я не совсем понимал – все равно им не поднять. Плотно привязав жеребца к жердям, они подтащили, хоть и с трудом, тушу Шторма к остаткам загона, после чего по одной закинули концы жердин на одну из оставшихся перекладин. К тем концам, что лежали на земле, подогнали зад телеги и закинули их на нее. А дальше – дело техники, то есть гужевого транспорта. Возничий просто сдавал назад телегу, а Шторм, словно на санях, закатывался на нее.
– Теперь поехали, пока не проснулся… – Лумм вытирал жирные после жареной рыбы руки остатками простыни.
– Что там насчет резниц? – спросил я его.
– Да… Купцы – словно дети. Портят друг другу товар. Этот жеребец за руки четвертого хозяина сменил. Одному из купцов сыпанули в табун этих насекомых. Когда заболела третья лошадь, он почувствовал неладное. Разделал тушу сам и нашел личинок. Остальных лошадей сдал за бесценок.
– Тебя-то что в этом заинтересовало?
– Подумал, что проверяют.
– Что проверяют?
– Не что, а кого.
– Лумм, ты…
Я не мог подобрать перевод к слову «параноик». Не было тут такой болезни. Вернее, болезнь-то, наверное, была, только не классифицирована.
– …совершил не самый логичный поступок, в общем.
– Оглядывающийся мускун дольше живет, – понял меня старший воин. – Недооцениваешь орденских.
Ильнасу пришлось ехать на телеге. Мою прежнюю верховую забрал еще Сопот, когда поехал на север, так как лошадь числилась за халайской тысячей, а карету я отправил обратно отцу. Во-первых, она не воинская, а во-вторых, содержать кучера накладно. Платить-то ему приходилось из
