– Ты в «Труде» это говорил, – напомнил Саша. – А все-таки! Нет, мне просто интересно! Чего должны были натворить два одесских еврея, чтобы их выперли из этой синагоги?..
– Думай о хорошем, – посоветовал Коля. – А то накаркаешь. Не слыхал о поэте-долгожителе Саше Красном? Я у него интервью брал по молодости. Он служил в «Гудке», когда нас с тобой еще и в проекте не было – и до сих пор живой!
– Тоже еврей, наверное…
– Естественно! Погоди, а ты-то с каких пор стал антисемитом? Случайно увидел себя в зеркале?
– Да меня тут опять вежливо просили стучать в Контору Глубокого Бурения… – бросил Саша небрежно. – Решили зайти с козырей: сказали, все наши туда стучат, потому что их иначе в Израиль не выпустят. Я говорю: ребята, да нафиг мне тот Израиль?.. А потом взял полбанки, хер к носу прикинул – ведь не врут, гады. И этот стучит, и тот постукивает… В глаза мне глядит, а сам – сука. Обидно.
– Да и бог с ними, – отмахнулся Коля. – Я-то грешным делом подумал, что ты сам себе больше не нравишься. Это опасный симптом.
– А я и правда хреново выгляжу, – Саша вдруг резко погрустнел. – Возраст, блин, возраст… Пропили мы свою молодость.
Коля посмотрел на друга и честно ответил:
– Лучше меня, старик. Лучше меня.
Через месяц к Коле вернулась жена, и все пошло как по маслу, разве что наш герой совсем забросил русскую классику. Время от времени он уходил к соседу за очередным томом «Истории СССР», уединялся с книгой на кухне, немного выпивал и потом тихонько рыдал в ночи.
Все эти тома оказались про одно и то же: Коля, у которого прабабушка была какой-то фрейлиной, а прадедушка каким-то советником, глядел за окно и видел там вместо Москвы златоглавой одни кромешные, мать их, Мневники.
Спасибо хоть гудок не гудел под утро, созывая работяг – чай, не тридцать седьмой год, – а то бы Коля, наверное, вторя ему, выл спросонья от тоски.
Ему гудка и на работе хватало. Гудели там, чего уж.
Тем не менее в печатном органе советских железнодорожников друзья продержались целый год. А потом во время очередной поездки «за материалом» их сняли с поезда. Вроде бы пустяки, дело житейское – подумаешь, нажрались столичные журналисты, – но тут Коля совершенно пренебрег условностями.
Его подвело пресловутое мастерство, которое не пропивается. Коля умел располагать к себе людей и глубоко погружаться в тему. За год он пропитался железнодорожной тематикой насквозь и попутно намотал на ус немереное число профессиональных легенд и баек. Особенно Колю увлекла идея «что будет, если на полном ходу бросить лом в унитаз». Прямо-таки засела у него в голове – и упорно всплывала, стоило лишь немного выпить под стук вагонных колес.
Психолог сказал бы, что Коля устал работать на железную дорогу и бессознательно стремится разделаться с ней. Верный Саша говорил просто: старик, не сходи с ума. Но тут они хряпнули чуть больше обычного, и Саша то ли потерял бдительность, то ли сдался под напором коллеги. Ну действительно – отчего бы двум благородным донам не бросить лом в унитаз? Даже если жертв и разрушений не получится, все равно смешно. Будет, о чем рассказать в Москве… Увы, поездная бригада не оценила юмора, а натурально перепугалась, когда Коля с настырностью, достойной лучшего применения, начал стучаться в тепловоз за ломом, а Саша невозмутимо фиксировал происходящее на пленку. Решили, что обоих накрыл алкогольный психоз.
На самом деле их обуял дух противоречия. Коля ехал в командировку, имея помимо официального задания секретный наказ: следить, чтобы Слонимский не керосинил. Ибо вечно поддатый фотокорреспондент позорит редакцию, и чаша терпения вот-вот переполнится. А от Саши тоже по секрету потребовали обеспечить, чтобы Коля не квасил. Потому что… Ну, вы поняли.
Все могло обойтись – ну пошутили спьяну, с кем не бывает, – но, когда милиционеры извлекали друзей из купе, Коля уронил с верхней полки на голову сержанту объемистый рюкзак с чем-то железным. Глухо бумкнуло и звонко лязгнуло. Сержант напрягся, будто почуял нечто знакомое, попросил открыть рюкзак и после недолгого вялого сопротивления обнаружил шикарный самогонный аппарат из нержавейки, качества едва ли не промышленного. Собственно, Коля за ним и ездил в эту командировку.
Коля заявил, что рюкзак нашел (где, не помнит, был нетрезв, может, на этой самой верхней полке) и прихватил с собой, видимо инстинктивно, поскольку как раз пишет разоблачительную статью о самогоноварении в среде интеллигенции для журнала «Наука и религия». Но сейчас он протрезвел и требует аппарат немедленно принять, оформив добровольную сдачу по всем правилам. А Саша вовсю щелкал зеркалкой, фотографируя Колю с аппаратом в окружении ментов, и кричал, что снимки поставит в номер завтра же. Отличная будет заметка: «Так поступают советские люди» – наш журналист нашел в поезде аппарат и на первом же полустанке сдал его в милицию! Ура, товарищи!..
– Зачем?.. – только и спросил главред, когда очень грустный Коля прибыл к нему на ковер.
– Видите ли… Вот выйду я на пенсию, а у меня на даче яблони. И я представил – как это будет здорово, когда вьюга за окном, и всю Россию замело снегом, а я сижу у теплой печки в кресле-качалке, под клетчатым пледом, с томиком Пушкина на коленях…
– Повести Белкина, – мечтательно протянул главред. – Метель же.
– Да-да, совершенно верно.
