– И в бокале у тебя домашний кальвадос. Собственной выгонки. Сделанный с любовью. Эх…
– Именно так. Видите, вы сами все понимаете…
– Тогда Ремарк нужен, а не Пушкин. Если кальвадос. Чтобы было единство стиля.
– К Пушкину все подойдет, – убежденно заявил Коля.
– И в этом ты прав, – согласился главред. Тяжело вздохнул и рявкнул: – Идиот! Ты не доживешь до пенсии! Самогоноварение в среде интеллигенции, мать-перемать! Уголовную статью в рюкзаке тащил, прикрываясь заданием редакции! От шести до семи лет с конфискацией! Другой бы ехал тихо, как мышь, а ты нажрался и спалился! А я ведь тебя просил!.. Ну кто ты после этого, Коля?!
– Наверное, идиот, – предположил Коля.
– Именно. Только не думай, что князь Мышкин, хорошо?
– Нет-нет. Просто рядовой идиот… Слонимского не наказывайте, он ни в чем не виноват.
– Дорогой мой, – произнес главред ласково, – здесь не богадельня. Это я вам со Слонимским еще похороны дедушки не припомнил! Два брата- ренегата! Вам наплевать на газету! А здесь такие люди работали…
– Ильф и Петров, – подсказал Коля, которому это все уже надоело, он предчувствовал скорый конец и не видел смысла его оттягивать. – Слушайте, а за что их выгнали? Как должны были нахерачиться два еврея, чтобы их выперли из этой синагоги? И почему уволился легендарный поэт-долгожитель Саша Красный? Тоже, кстати, еврей…
Главред швырнул в него ежедневником.
Дело спустили на тормозах, но с «Гудком» пришлось расстаться, потому что чаша терпения и все такое прочее.
У Слонимского жена была дама темпераментная и разбила ему нос сковородкой. Колина супруга просто молча забрала дочку, уехала к маме и подала на развод.
Коля так расстроился, что бросил пить. Саша посмотрел на друга – и тоже бросил. Они вдвоем являлись в Дом журналиста и там не пили, наводя тихий ужас на коллег. Не пили неделю. Две недели. Чего им это стоило – ведь оба жили на допинге последние лет двадцать… Ну, чисто физически ничего страшного. Даже белой горячки они счастливо избежали. Разве что у Коли тряслись руки, а Саша обильно потел. Но глядеть на повседневную жизнь столицы нашей социалистической родины трезвыми глазами – вот была подлинная жуть.
– Как вообще можно существовать натрезвя в этой стране? – поражался Коля. – Она же серая. Вся. Серая с красными пятнами.
– Как моя физиономия, – вздыхал самокритичный Саша.
– А мы еще думали, почему спивается народ… Обратил внимание, какие все некрасивые? – шепотом поделился открытием Коля.
– Только сейчас заметил? Лица-то ничего, это ты зря, просто людям не во что одеться.
– Лица тоже… Не очень, – бормотал Коля и затравленно озирался.
Изучать родную историю он в таком состоянии боялся – мало ли чего за окном померещится, вдруг не Мневники, а Капотня, где делают бензин, – и вернулся к классике, но та на трезвую голову с непривычки не ложилась. А голову надо было занимать обязательно, иначе она пугалась окружающего мира и хотела водки.
Коля взял бутылку и пошел к Моисеичу.
– Выручай. Давай ты накатишь и расскажешь что-нибудь душеполезное, а я просто рядом посижу.
– Не надо так, ты меня пугаешь, – сказал Моисеич, делая на всякий случай шаг назад.
– Да все в порядке, не волнуйся.
– А чего у тебя руки трясутся и глаз какой-то шальной?
– Завязал. Третья неделя уже пошла. Чувствую себя… Загадочно.
– У-у… Тебе сейчас беречься нужно. Человек в завязке это поначалу один сплошной оголенный нерв под высоким напряжением. Плюнь на него – зашипит, сильно плюнь – короткое замыкание обеспечено.
Коля тяжело вздохнул. Он примерно так себя и ощущал.
– Однако сила воли у некоторых! – оценил Моисеич. – Третья неделя…
Коля помотал головой.
– Это просто самообман. Я каждый день себя надуваю. Даю зарок продержаться до завтра, а там – поглядим. Ну и перед Сашей неудобно, он ведь тоже бросил.
– Но люди вокруг… Знакомые… Все наверняка предлагают – давай по стакану. А ты?..
– Люди, слава богу, озадачены. Подозревают, мы что-то замышляем. Это очень удачно вышло, что Саша меня поддержал.
– Ладно, не буду падлой, раз даже этот охламон поддержал хорошего человека, – смилостивился Моисеич и взял бутылку.
Через полчаса сосед уже размахивал руками, задвигая Коле лекцию про умственную гигиену абстинента, а слегка осоловевший за компанию абстинент сидел напротив и ловил кайф. У Коли даже руки перестали трястись. Он не сам придумал этот фокус: подсмотрел у коллеги, допившегося до желтухи и
