Он лежал на кровати в костюме, но без галстука и ботинок. Страшно болела голова. На кухне кто-то бормотал – похоже, говорил по телефону.
Стараясь не взбалтывать организм, а то мало ли, как тот отреагирует, Коля осторожно сел. На тумбочке ждали стакан воды и таблетка аспирина. Понятно, Слонимский здесь. Он терпеть не может раздевать мужчин, но галстук снимет обязательно – это диктует техника безопасности, чтобы ты не удавился во сне. А ботинки – чтобы постель не пачкать. Хороший парень Саша.
Коля затолкал в себя лекарство и посмотрел на часы. Полдень. Джентльмены пьют и закусывают, как верно сказано в каком-то фильме. Он скинул на кровать пиджак и медленно, по стеночке, прошел на кухню.
Там было налито – ровно столько, чтобы привести себя в порядок, – и сидел Слонимский, мятый, потный и взъерошенный. Он уже положил трубку и теперь что-то черкал в блокноте. Умножал в столбик.
– Не спалось, – буркнул Саша, не отрываясь от вычислений. – Все утро пробегал по делам нашим скорбным. Вот только вернулся, решил домой позвонить… Лучше бы не звонил. Ты это… лечись.
Коля неверной рукой взял рюмку, посмотрел на нее и поставил обратно.
– Саш, давай опять завяжем.
– Что такое?
– Я больше не хочу.
– Угу, – равнодушно буркнул Саша. – Ага… М-да, ну вот примерно так.
Коля сел в любимый угол, прислонился к стене и закрыл глаза. Погрузился в себя и начал вроде бы задремывать.
– Ты вон туда посмотри, – донеслось снаружи.
Коля не без труда разлепил один глаз и посмотрел. На подоконнике лежала небольшая стопочка двадцатипятирублевок.
– Шульман дал аванс? Ты всю Москву, что ли, за утро обегал?
– Как и было приказано. Целовал мишпуху, по большей части в задницу… Старик, я тебе говорил вчера, что ты гений?
– Ты тоже гений, – сказал Коля, снова закрывая глаза. – Это я помню. Только не помню, извини, почему.
– Потому что Григорий Моисеевич Родновер.
– Кто такой?
– Да родноверие, трам-тарарам!
– А-а… Да, хорошая идея. Очень русская.
– Я вот посчитал – шесть тысяч четыреста грязными за нее дают.
Коля рухнул с табуретки.
По счастью, не плашмя. Он от неожиданности резко выпрямился, потерял равновесие и, пытаясь не упасть, совершил всем телом винтообразное движение. Ножки табуретки с громким хрустом схлестнулись и отломились, а Коля нырнул под стол.
– Минус партийные взносы, конечно, но эта напасть, слава богу, нас не касается, – донеслось сверху. – Старик, ты бы все же подлечился, а то мне как-то за тебя волнительно.
Коля выполз из-под стола, в одно движение сцапал и высосал рюмку, занюхал сухой корочкой, выгреб обломки табуретки в коридор, сходил за стулом – все это без единого слова. Уселся, покачался туда-сюда, проверяя устойчивость.
– Ну… Рассказывай.
– Я идиот. Не догадался, что надо сразу идти к Инессе. Но я с утра плохо соображал… Короче, Шульман все выдумал с первого до последнего слова. И «родная идея» тоже его самодеятельность. Он ничего не знает. Точнее, знает не больше, чем ему Тугер шепнул на ухо. А Тугер просил Шульмана найти человечка, который может за полторашку быстро накидать русскую идею страниц на двести. Но Шульман уперся, сказал, что полторашка это несерьезно, и растряс его на двушник.
– Ах, уже двушник… – Коля кивнул. – Шульман в своем репертуаре. И Боба Тугер, великий организатор партийно-советской печати, тут как тут! Какая прелесть.
– Слушай дальше, самый цимес впереди. Тугер мутит с Инессой, ты ее не знаешь, а я немножко фотографировал.
– Хм…
– Вот давай без этого. Могу показать, она там просто голая и ничего больше. Ладно, вру, еще бутылка от шампанского.
– Спасибо, не надо, – быстро сказал Коля.
– В общем, Тугер ей по пьяни хвастал под большим-большим секретом, что ему заказали текст, который перевернет наши представления об исторической миссии России и поведет за собой народные массы.
– Это тебе Инесса-с-бутылкой сказала?
– Вообще-то у нее две «вышки». Думаешь, если девушка работает телом, она совсем тупая? Надо вас познакомить, кстати.
– Я думаю, она мне не по карману, – сказал Коля.
