Спутник Уорнера едва заметно поклонился, чуть приподняв шляпу. На меня он по-прежнему не смотрел. К груди он крепко прижимал какую-то книгу.
– Мы пришли допросить вас, миледи. – В голосе Уорнера слышались извиняющиеся нотки. Внезапно я поняла: королева не догадывается о доброте моего тюремщика; в противном случае он бы уже лишился своего поста.
– Прошу вас, сэр Эдвард, – сказала я, как будто мы находимся в большом приемном зале или на каком-то пышном сборище. – Садитесь. – Я указала ему на одну из скамеечек, ведь кресло в моей комнате всего одно, а сидеть на моей кровати он не может, это неприлично.
– Пожалуй, я постою, – ответил Уорнер.
Его заместитель пришел в замешательство; наверное, не знал, как будет стоя записывать мои показания. Я молча указала ему на вторую скамеечку. Он с трудом сел; колени задрались до локтей, отчего он сделался похож на паука.
– Надеюсь, вы не упрекнете меня в невежливости из-за того, что я сижу, – сказала я. – В моем положении стоять весьма затруднительно.
Какое-то время мы обменивались любезностями; Уорнер спросил, удобно ли я устроилась, всем ли довольна и так далее, а к истинной цели своего прихода не переходил. Наконец он спросил:
– Будьте добры, миледи, расскажите, как получилось, что вы ждете ребенка.
Мне хотелось ответить ему насмешкой: «Вы сами женаты и отец; вы должны прекрасно понимать, откуда берутся дети», но, хотя меня так и подмывало показать, что храбрость меня не покинула, я все же воздержалась от дерзости.
– Каковы обстоятельства вашей свадьбы, если свадьбе в самом деле имела место и граф Гертфорд в самом деле отец ребенка?
Я не стала рассказывать о нашем тайном венчании, боясь, что из-за этого окажусь в еще худшем положении. Конечно, я во всем призналась мистрис Сент-Лоу и Дадли, но сейчас обстоятельства переменились: помощник Уорнера записывает каждое мое слово в книгу. Все, что произнесено здесь, в стенах Тауэра, невозможно будет изменить. Чем больше я об этом думаю, тем больше понимаю, как запуталась. Не знаю, что хуже – обесчестить себя незаконнорожденным ребенком или выйти замуж без согласия королевы. Последнее, насколько мне известно, приравнивается к государственной измене. Поэтому я молчала о том зимнем дне на Кэнон-Роу; я не сказала о том, что одна из двух свидетелей нашего бракосочетания уже на небесах, а второй… собственно, я даже не знаю, где он и даже кто он… Не говорю я и о завещании Гертфорда, в котором он назвал меня своей наследницей и которое я ухитрилась потерять.
– Ее величество считают, что вы на самом деле не выходили замуж, – сказал Уорнер, усиливая мое замешательство. Может быть, он нарочно хитрит, надеясь, что я признаюсь в измене?
– Неужели? – Я старалась держаться, следила, чтобы голос не дрожал, но, когда вспомнила о том, о чем не могу рассказать, мое сердце забилось сильнее. Наконец я испугалась, что оно просто вырвется из груди. Я так болась сказать не то, что следует, что не сказала ничего, кроме: – Надеюсь, мистрис Сент-Лоу не пострадает из-за меня.
– Мне поручили лично допросить ее, – отвечает помощник Уорнера, внимательно следя за моей реакцией.
– Вы обнаружите, что ей ничего не известно, – прищурившись, ответила я. Затем я обернулась к Уорнеру: – Прежде чем давать объяснения, я дождусь приезда Гертфорда.
– Ах, господи! – вздохнул Уорнер.
Вслед за ним заместитель шумно вздохнул и захлопнул книгу, а затем с трудом поднялся с низкой скамейки.
– Но Гертфорд вернется, – сказала я. – Он расскажет все, что вы хотите узнать. – Я произнесла это уверенно, но, учитывая долгое молчание Гертфорда, сомневалась, не переметнулся ли он. Или бежал, и его не найдут.
– Миледи, за ним уже послали.
Уорнер подошел к двери и постучал по ней рукояткой меча. Дверь открыл Шар – так я прозвала одного из тюремщиков из-за его круглой головы; его напарнику я дала кличку Цепь. Я улыбнулась тюремщику, он ответил мимолетной улыбкой. По-моему, Шару жаль меня. Уорнеру тоже, хотя, возможно, последний не столько сочувствует мне, сколько боится королевского гнева. Зато его заместитель не скрывал своего презрения!
– Как вы понимаете, миледи, мне придется снова допросить вас, – сказал Уорнер перед уходом.
– Конечно, – кивнула я. – Но мои ответы останутся неизменными.
Позже ко мне пришла леди Уорнер; мы сидели рядом и шили приданое моему будущему ребенку. При виде крошечных рубашечек у меня сжималось сердце. Я представляла себе ребенка, который растет и шевелится во мне, его крошечные ручки, крошечные ножки, крошечные губки, похожие на бутон. Когда я представляла себе моего мальчика – у меня и в мыслях не было, что родится девочка, – глаза у него будут янтарного цвета, а кожа золотистая, как у его отца, и на голове мягкий светлый пушок, который я буду нежно целовать, вдыхая его молочный аромат.
– Должно быть, вы очень любите Гертфорда, – заметила леди Уорнер.
– Да.
– Расскажите о нем. Какой была ваша свадьба?
Я открыла рот, но умолкла, замечая, как жадно она смотрит на меня. Наверняка ее подослал муж, чтобы она что-нибудь вытянула из меня.
