Он дернул нитку на своем дублете, сорвав блестящую бусину.
– Она… ей пока ничего не известно.
– Значит, вы считаете, что она вас не одобрит?
– Полагаю, что… – Он сделал паузу и повертел между пальцами бусину: – Да, миледи.
– Что ж, не важно. – Maman уже не скрывала улыбки. – Считайте, что мое одобрение у вас есть. Но мне хотелось бы знать и мнение дочери. Вы можете ухаживать за ней, только если она сама того пожелает.
– Она желает, миледи!
– Мне хотелось бы узнать все от нее самой. Поэтому, когда вы вернетесь ко двору, велите ей приехать сюда, ко мне, и, если она подтвердит ваши слова, она ваша. Насколько я понимаю, королеве тоже еще ничего не известно?
– Нет.
– Полагаю, она сейчас слишком поглощена собственными делами и не замечает, что кое-кто увлекся одной из ее фрейлин.
И я, и Гертфорд понимали, что под «собственными делами» Maman имела в виду Дадли.
– О королеве мы побеспокоимся, когда придет время, – продолжила Maman. – Я сама к ней обращусь. Я хорошо знала ее, когда она была девочкой. Но пока вы должны вести себя осмотрительно – неприятности нам ни к чему.
Гертфорд бросился к ее ногам, взял обе ее руки в свои. Жест был, пожалуй, излишне театрален и все же очарователен.
– По-вашему, она даст нам свое благословение?
Он был похож на влюбленного юношу из стихотворения, который просит руки своей любимой. Я представляла, как нравится Кэтрин такая напыщенность!
– Не сомневаюсь, все будет хорошо, – заключила Maman. – Но советую вам склонить на свою сторону как можно больше членов Тайного совета; однако говорите только с теми, кому вы доверяете. Они вам помогут.
– Так я и поступлю, миледи. Я на все готов!
– Передайте леди Кэтрин, пусть сама заберет своих любимцев, когда приедет сюда. Если только вы сами не хотите доставить их ей.
Меньше чем через неделю после визита Гертфорда приехала Кэтрин, а с ней – милая Пегги. Кэтрин не смогла скрыть потрясения при виде Maman, чье состояние значительно ухудшилось. В последнее время она стала совсем хрупкой. Я очень боялась за нее – ее желудок не принимал ничего, кроме самого легкого бульона, она была так слаба, что с трудом вставала с постели. Стоукс не отходил от нее. Каждую ночь он сидел с ней, нерушимый как скала. Он терпеливо давал ей лекарственные настои, держал ее за руку, читал, чтобы отвлечь ее, когда ей пускали кровь или ставили банки. Но доктор лишь печально качал головой, и мы понимали, что печальный исход – лишь вопрос времени. По словам доктора, у нее болезнь селезенки. Он давал Maman болеутоляющее средство – иногда боль бывала настолько нестерпимой, что она кричала, как при родах. Она часто думала о прошлом, вспоминала нашу жизнь в Брадгейте и много говорила о Джейн – как она всех нас опозорила своей ученостью. Кроме того, Maman о многом сожалела. Она как будто ушла в прошлое и хотела там остаться.
Я старалась представить себе жизнь без нее, но это все равно что представлять себе море без соли. Говорят, в Святой земле есть такое соленое море, что в нем невозможно утонуть. Для меня таким морем была Maman; она вырастила меня, постоянно поддерживала, и теперь я боялась, что без нее не удержусь на поверхности. Когда я думала о том, как уменьшилась наша семья, в душу мне закрадывался страх – останемся только мы с Кэтрин, и некому будет защитить нас от Елизаветы. Меня, скорее всего, снова призовут ко двору; возможно, я стану воспитанницей королевы.
Я слушала беседу Кэтрин и Maman. Кэтрин описывала живую картину, в которой она принимала участие: она изображала одну из муз. Я восхищалась ее способностью радоваться жизни и занимательно рассказывать. Видела, как оживала Maman, когда слушала Кэтрин. Почему я была так придавлена горем, что не умела развлечь Maman, отвлечь ее от боли веселыми историями?
– Я была Терпсихорой, – сообщила Кэтрин, подпрыгивая и изображая несколько танцевальных па. – Маргарет Одли была Эрато, это лучшая роль, а бедной Пегги досталась Клио. Пегги, кажется, тебе пришлось цитировать бесконечный трактат по истории Англии?
– А мне понравилось быть Клио, – возразила Пегги. Она сидела рядом со мной и сматывала в клубки нити для вышивки.
– Хотелось бы мне взглянуть на вашу живую картину, – призналась Maman. Она и правда немного ожила; после приезда Кэтрин у нее заметно улучшилось настроение.
Когда Кэтрин и Пегги приехали, я встретила их внизу, у двери, и предупредила о состоянии Maman.
– Она поправится, я знаю, – сказала тогда Кэтрин.
– Нет, Китти, – ответила я. – Мы должны готовиться.
– Мэри, ты, как всегда, пессимистка.
Я не стала спорить. Наверное, Кэтрин проще верить в то, что все как-нибудь образуется.
Maman улыбнулась, глядя, как Кэтрин танцует, а Кэтрин мурлыкала себе под нос, легко скользя по полу. Моя сестра была полна жизни; она была переполнена жизненными силами. Я радовалась, видя улыбку на лице Maman, и невольно думала о том, что я для нее довольно унылая компаньонка. Я
