решила тоже веселиться, вспомнить наставления из письма Джейн и наполнить радостью последние дни Maman.
– Китти, сядь, посиди со мной, у меня от тебя голова кружится, – призналась Maman, хлопая по одеялу.
Кэтрин забралась к ней на кровать и поцеловала ее в лоб. Ее жест показался мне странным, как будто они поменялись местами: она мать, a Maman – дочь.
– Хочешь спросить меня о Гертфорде? – поинтересовалась Кэтрин.
– Как тебе известно, он побывал здесь.
– Мама, я очень хочу выйти за него!
В дверь заглянул Стоукс:
– Фрэнни, я не очень вам помешаю, если посижу с вами?
– Нисколько не помешаешь, – ответила Maman, и я увидела в ее глазах тепло, с каким она относилась к отчиму.
Он сел по другую сторону от нее.
– Venez isi[32], Мышка, Пегги, – позвала Maman. – На этой кровати хватит места нам всем. Видите, мы умещаемся, как щенята в корзине, – продолжила она, когда мы устроилась рядом.
В глубине души мне хотелось, чтобы она ушла из жизни прямо сейчас, в этот миг, когда она так радовалась, что вокруг нее собрались все ее близкие. Мне была невыносима мысль о ее медленном угасании, о мучительном приближении конца.
– Итак, мы говорили о Гертфорде.
– Он… Он… – Кэтрин не знала, как лучше выразиться. – Мама, он – совершенство.
Когда она это сказала, я заметила, что Пегги поджала губы и едва заметно покачала головой, чего никто, кроме меня, не заметил – сама Пегги, возможно, не отдавала себе отчета в своем жесте, но я решила подробно ее расспросить наедине.
– Разрешение на ваш брак должна дать королева, – заметил Стоукс. – Вот что самое главное. Кэтрин, не хочу, чтобы вы попали впросак.
– Впросак… – повторила она. – Нет.
Я невольно подумала, что его слова лишь подстегнули Кэтрин.
– Елизавета гораздо более искусная притворщица, чем ее сестра, – задумчиво произнесла Maman. – Я знала ее еще девочкой. И мне известно о ней такое, что ей желательно было бы скрыть.
– Фрэнни, может быть, ты ей напишешь?
– Да, – кивнула Maman. – Мне она вряд ли откажет. Я напомню ей то время, когда мы вместе жили в доме Катерины Парр. Возможно, после моего письма она даст вам свое благословение.
Стоукс, услышав эти слова, усмехнулся, а я по очереди посмотрела на Пегги и Кэтрин; они были одинаково смущены сказанным – или, скорее, чем-то невысказанным. Мне было понятно одно: Maman имеет какое-то влияние на королеву.
– Решено, я ей напишу. Тогда все получится. И еще, Китти… Pas de betises! Никаких глупостей! – Мы все рассмеялись, и мне захотелось остановить это мгновение навечно, сохранить, как засахаренные фрукты. – А теперь, – продолжила Maman, когда мы успокоились, – расскажите, как поживает при дворе Левина. Говорят, ее рисунки пользуются большим спросом.
– Так и есть, – кивнула Кэтрин. – Она нарисовала едва ли не всех. А королеву – больше раз, чем у меня пальцев на обеих руках. Она, кажется, и тебя нарисовала, да, Пегги?
– Да. – Пегги повозилась с мешочком, висящим у нее на поясе, и достала оттуда небольшой сверток: – Это вам.
Она протянула сверток Maman, а та передала его мне со словами:
– К сожалению, в последнее время пальцы меня не слушаются. Мышка, открой!
Я развязала бечевку и увидела миниатюрный портрет Пегги. Maman с улыбкой взяла его:
– Пегги, как мило с твоей стороны! Я так тебе благодарна, дорогая.
– Вы для меня были как мать, – сказала Пегги, и голос у нее сорвался.
Вдруг атмосфера в комнате сделалась тяжелой и настолько невыносимой, что никто из нас не в силах был прервать молчание.
Наконец Maman слабым голосом произнесла:
– Наверное, я немного посплю.
Я смотрела, как в щель между шторами просачивается тусклый утренний свет – несмотря на сквозняк, мне нравится, когда шторы приоткрыты на ширину руки, чтобы, проснувшись среди ночи, можно было выглянуть в окно. Здесь из моего окна в ясные ночи видна одна особенно яркая звезда; она находится точно посередине оконного переплета. Если я сосредоточенно смотрю на нее ночью, когда одолевают тяжелые мысли, понемногу успокаиваюсь. Иногда мне представляется, что эта звезда – Джейн и что она смотрит на меня с небес.
Эхо ткнулась мне в ладонь мокрым носом, требуя, чтобы я ее погладила. Пегги тихо спала рядом, а Кэтрин, по другую сторону от нее, заложила руку за голову и казалась темной тенью на белой подушке. Они обе крепко спали, в отличие от меня. Я часто просыпаюсь от трудных вопросов, почему и зачем.
