над крышей «Ниссана», взорвавшись на газоне, примыкавшем к кварталу.
– Огонь! – крикнул я. – Из всех стволов!
Парни в «Ниссане» были бойцами на все сто. Они смекнули, что сейчас окажутся мишенью. С отчаянным тормозным визгом джип развернулся поперек дороги, оттуда стали выпрыгивать отлично вооруженные и экипированные крепкие ребята, и, судя по скорости и слаженности их действий, тактическая подготовка у них тоже была на уровне. Ответный огонь они открыли мгновенно, и не в белый свет, а совершенно прицельно, поняв, где расположена засада. Не потеряли ни секунды, не испугались, не растерялись – мы очутились под плотным убийственным огнем.
Вскрикнул и скрючился, схватившись за живот, Зенит.
– Рассредоточься! – гаркнул я. – Франт, подствольник!..
Он это знал не хуже меня. Но чуть поспешил – а вернее сказать, в таких условиях просто трудно прицелиться. «Подкидыш» угодил в самый верх средней стойки кузова, подпрыгнул, лопнул, жестоко изрешетив машину, но личный состав врага, грамотно выбравший позиции для стрельбы, почти не пострадал. Одного зацепило, он схватился за руку, замешкался, и я тут же всадил ему в корпус две одиночные пули.
Еще минус один!
Меня охватило знакомое холодное бешенство. Ледяное пламя – оно как свет диковинной звезды, оно диковинно обостряло чувства, меняло ход времени. Я не терял привычной осторожности, но вдохновение битвы несло меня как ветер – парусник, и я знал, что оно незримым щитом хранит меня от всего.
Нам нельзя было упустить ни одного из противников. Конечно, черт знает, что и кому успел рассказать Бандерас, но чем надежней мы уложим их здесь, тем выше вероятность сохранить в секрете наше открытие в «Космосе». Хотя бы на время! Но нам надо выиграть это время. Вполне вероятно, что Бандерас успел добежать только до первой попавшейся разведгруппы «витаминов», и они ринулись сюда на проверку… А где, кстати, он там, сукин сын? В первом джипе? Нет?..
Я ругнул себя, отшвырнул пустые вопросы. Воюй, бригадир! Бейся!
Задача перед нами встала трудная. Противник укрылся за машиной как в мини-крепости. Попробовать окружить их? Нереально. Слишком мало нас. Перебьют. Продолжать вести огонь из зарослей? – кто знает, у кого раньше кончатся патроны. Отступить? – нельзя! Тянуть время? Совсем бессмысленно. Тогда что?!
Мы перед ними сейчас выглядим незащищенными. Это наш минус. Но и у них минус большой: они, их трое или четверо, сосредоточены сейчас на малом пятачке. Значит, если нам броситься в стремительный яростный штурм…
Да, без потерь не обойдется. Но все прочее только хуже. Ну…
Пуля свистнула совсем рядом, сшибла ветку и листья.
– Слушай мою команду! – срывая голос, заорал я. – В атаку! Шквальный огонь! Ура!..
И ринулся вперед, надеясь на незримую защиту.
– Ур-ра!.. – рявкнули полдюжины глоток.
Свирепый штурм принес успех. Один из атакуемых не выдержал, побежал… и я в рослой фигуре узнал Бандераса!
– А-а, сука!..
Ледяная злость вмиг стала огнедышащей. Ну а предохранитель АКСУ уже стоял в позиции «авт.». Краткая очередь – бегущий с разбегу полетел в пыль.
Трое оставшихся встретили нас злым огнем, но и сами попали под свинцовый шквал. На бегу запнулся, упал Шадым, один из «витаминов» сцепился с Ирокезом, другого Франт поймал на обманное движение корпусом и уложил жесточайшим ударом приклада, а третий…
Третий успел извернуться – и расстрелял Ирокеза в упор.
Но, падая, наш боец на какую-то долю секунды успел сковать того, с кем бился в рукопашной, и его мгновенно срезал Франт. Ну, и тут подоспели Крот со Жмыхом. Они не супервоины, но их двоих на одного хватило. Того, кто убил Ирокеза. Вспышка суматошной стрельбы, взмахов руками, ругани – и противник мешком осел у левого заднего колеса.
Еще дергался, пытаясь встать, нокаутированный. Франт одним выстрелом навек пригвоздил его к земле.
Все!
Пламя еще пылало во мне, но уже угасало. Я огляделся. Победа?..
Я не понял, сказал я это вслух или про себя. Наверное, вслух, потому что Крот радостно откликнулся:
– Победа, командир!
– Победа, – механически повторил я. – Шадым, что с тобой? – окликнул я подходящего бойца.
– Зацепило… руку… Нормально, ничего страшного…
Ярость ушла, а радость не пришла. Да и у Крота это была только вспышка – от осознания того, что жив. Он вдруг стал озабоченным:
