Куйбышева Пашка нашел в буфете. Перед наркомом стояла ополовиненная бутылка масандровского портвейна. Затравленно смотрел он по сторонам. Жихарев подошел к буфетчику.
— Дай-ка того же самого, что Куйбышеву подал!
— Пал Палыч, сейчас официантка подаст!
— Открывай и подавай сам! — велел Пашка.
Там же, в закутке добавил он в бутылку несколько капель из своего флакончика. Затем присел за столик к Куйбышеву. Тот уже допивал бутылку.
— Вот, еще одна бутылочка, Валериан Владимирович, — поставил Жихарев на стол отраву. — Гляжу — вы это приканчиваете. Дай, думаю, еще принесу. А мне сейчас официантка коньяк подаст.
— Да тяжелый был день, очень тяжелый, — Куйбышев налил стакан из пашкиной бутылки.
— Ну и на здоровье! — протянул Жихарев рюмку с коньяком.
— Не буду я с вами чокаться!
— Это почему же? Форма моя не нравится?
— Просто знаю, что в этом стакане! Знаю, но должен выпить! Пью, потому что не вижу другого выхода! — осушил стакан Куйбышев.
— Что же вы, Валериан Владимирович! Нельзя нехорошо о нас думать!
— Я видел вас в приемной у Сталина. Неспроста вы стали угощать меня. Понимаю, что Сталину надо от меня отделаться! Но с кем он останется? С неучами и бездарями! Они разрушат страну! Втопчут в грязь великий народ, низведут его до положения скота! Уже рабочие и крестьяне начали превращаться в рабочую скотину, в рабов. А ведь когда-нибудь придется ответ держать! Не хочу быть с ними!
Куйбышев поднялся из-за стола. В это время лицо его посинело. Он захрипел, потащив за собой скатерть с бутылками и закуской, упал на пол. Обслуга и несколько находившихся в буфете чинов бросились к упавшему.
— Мертв! — констатировал Пашка, склонившись над Куйбышевым. — Сердце подвело, инфаркт.
— Топорно сработал, — сказал ему тогда Сталин. — Орденов за такую работу не дают!
И вот, через пару лет, Ягода взял эту смерть на себя. Физические истязания, перемешанные с истязаниями моральными, сломили дух арестованных. Как по маслу прошло следствие, как по маслу, прошел процесс. Всех приговорили к расстрелу. В подвале Внутренней тюрьмы Жихарев с подручными ждали команды для приведения приговора в исполнение. Плечистые молодые люди, которых Пашка никогда не видел, внесли стол и стулья. На столе поставили бутылки с любимым Ежовым гамбургским пивом. Еще два ящика пива поставили в углу. Высокомерно посматривая на компанию Жихарева, парни выстроились у стен. Ввалились во главе с Ежовым Вышинский, Фриновский, председатель военной коллегии Верховного суда СССР Ульрих.
— Приговор приведут в исполнение без этих кустарей! — пренебрежительно кивнул Ежов на Васю Фомина и Тихона Гавриловича.
Жихарев с подручными около трех часов ждал у камеры Ягоды. Тот, как всегда, ходил из угла в угол, разговаривая сам с собой. Наконец, явилась подвыпившая компания. Молодые люди принесли стол со стульями и стальные прутья с запекшейся кровью.
— Учитесь у профессионалов! — дыхнул Ежов перегаром на Пашку и обратился к Ягоде. — Ну, что, Генрих Николаевич? Садился-бодрился, срал-срал и упал? Думал, что отойдешь в мир иной тихо без мук? Ошибся! А ну-ка, дайте ему!
Молодой человек ударил Ягоду прутом по ногам, разорвав ахиллесовы сухожилия. С криком рухнул бывший нарком на пол. С двух сторон ударили его прутами по голеням. Крича от боли, потянулся Ягода к ногам, но удар прутом по запястью опрокинул его на пол.
— А-а-а! — кричал Ягода, катаясь по полу.
— Поставьте его на ноги! — приказал Ежов.
Генриха Николаевича поставили на ноги, на раздробленные кости. Он потерял сознание. «Приведите его в чувства и снова поставьте на ноги!» — с упорством пьяного требовал нарком, наливая в стакан пиво. Шесть раз поднимали Ягоду и ставили на ноги. Каждое падение сопровождалось ударами сапог по печени и почкам. Ягода описался и обкакался. Пот тек по его лицу.
— Из грязи человек родился, в грязи он умрет! — с этими словами Николай Иванович сапогом раздавил Ягоде нос.
Бывшему наркому раздробили колени и перебили нижнюю часть позвоночника. Снова привели в сознание, вылив три ведра холодной воды. Один из парней проткнул прутом живот Ягоде. Принялись за руки, методично дробя пальцы каблуками.
— Постойте! Он уже слабо чувствует боль! — заметил Фриновский.
— Хватит! Кончайте его! — распорядился Ежов.
Молодые люди обступили Ягоду. Замелькали в воздухе руки, послышался свист стальных прутьев, рассекавших воздух, раздался треск ломаемых костей. По полу покатилась снесенная прутом крышка черепа, оставляя за собой след перемешанных с кровью и мозгом волос.
— Уберите эту падаль! — приказал Ежов.
— А ну, кустари, за работу! — обернулся к Васе Фомину и Тихону Гавриловичу молодой наглец со шпалой в петлице и золотой коронкой во рту.
— Пол потом вымоете! — велел им еще один из юнцов.
