Не было такого, чтобы шёл человек по улице, вспомнил какой-нибудь дурацкий анекдот или просто решил о себе напомнить, заскочил на почту и дал телеграмму. Телеграмма была несуетным делом. Не сиюминутным. Понятно же было, что в телеграмме участвует не только тот, кто её даёт, и тот, кто получает, а ещё те люди, которые принимают, отправляют, распечатывают, наклеивают телетайпную ленту на маленький бланк… А кто-то ещё эту телеграмму относит – идёт по адресу, поднимается на этаж и отдаёт из рук в руки. Как такое можно делать из-за ерунды и чепухи?
Грустно, что нет телеграмм, потому что телеграфистка мат не пропускала…
А ещё вот чего не было… Не было такого, чтобы мужчина выпил после работы и почувствовал себя одиноким… Нет, такое с мужчинами происходит, и часто. Но не было того, чтобы мужчина выпил, почувствовал себя в мире недопонятым, пришёл домой и прямо с порога понял, что он ужасно одинок. Тогда выпил ещё, ещё… Совсем ему взгрустнулось, и тогда от одиночества и непонятости давай телеграфировать всю ночь всем своим бывшим.
Не было такого… Чтобы дать телеграмму не той, не тому, в другой город, да ещё на этом запалиться… Такого с телеграммой не случалось. Чтобы дал телеграмму, потом понял, что не туда, в ужасе опомнился… И следом ещё одну телеграмму: «Это я не тебе».
Ко дню рождения сейчас получаешь эсэмэс от друга и понимаешь, что друг твой проснулся, потянулся и, ещё не умывшись и не одевшись, включил компьютер и увидел целый список тех друзей и знакомых, у которых сегодня день рождения. Вот он тебе и послал эсэмэс между делом. Шаблонное.
А если приходила телеграмма, то ты понимал, что друг твой не забыл о твоём дне рождения. Он помнил! Он друг! Он шёл или ехал на почту, он выбирал для тебя поздравительный бланк с дурацким цветочком, он выбирал слова, экономил на предлогах… Друг!
И поздравительные телеграммы не выбрасывали. Это эсэмэс пришло и его быстренько стёрли, а телеграммы не выбрасывали. К приходу гостей их ставили на видное место, развёрнутыми, рядом с цветами или на телевизор. Мол, смотрите, мол, меня помнят, любят. Приходило четыре-пять телеграмм к дню рождения из разных городов, и возникало чувство, что вся страна празднует.
Потом ещё надолго эти телеграммы замирали за стёклами книжных шкафов и сервантов, а также цеплялись на зеркала трюмо и трельяжей в прихожих и спальнях.
Много телеграмм, открыток, писем хранится в домах в коробочках. В этих коробках целая жизнь. Там бесценные экспонаты…
В каждом доме должна быть такая коробка. Даже если и дом-то весь – малогабаритная квартира. Но если человек относится к своему жилью, как к дому, и говорит про своё жилище – «я пошёл домой», то в этом доме должна со временем завестись, а потом постепенно наполняться такая коробка. И в ней бесценные экспонаты. В основном бумажные. Но ещё там могут быть… например, бирочки, которые привязывают младенцам на ручки и ножки в роддомах. Зубы бесценные. Молочные. Гораздо более ценные, чем бивни мамонтов. Нежные локоны в память о самой первой стрижке… А ещё тетрадки, возможно уцелевшие дневники, записочки, авиабилеты и квитанции, талончики, которые о чём-то напоминают, телеграммы, открытки и, конечно же, письма, письма, письма.
В таких картонных домашних краеведческих музеях можно найти ещё бабушкины письма её сестре. Письмо ей от мужа с фронта, то есть дедушкино письмо. Письмо деду от сына со студенческой практики. То есть письмо моего отца. Письмо от внука со службы бабушке и деду, то есть моё письмо.
Откроешь такую коробку, начинаешь перебирать, перекладывать эти бумажки, и можно вспомнить всю жизнь за один вечер, а также заглянуть в жизнь семьи задолго до своего рождения.
Вот так перебирал я однажды содержимое такой коробки и наткнулся на сложенный вдвое бланк. Бланк тоненький, очень хлипкой бумаги. По краям он слегка пожелтел и почти перетёрся по линии сгиба. Я развернул его и прочитал: «Коагулограмма». Я не знал, что это такое, и поинтересовался в справочнике. Выяснилось, что коагулограмма – это анализ крови на свёртываемость. Однако бланк не был заполнен и даже дата не была проставлена. Я подумал тогда: «Что здесь делает этот бланк и кто его сюда в эту коробку положил?» Я перевернул его и увидел две строчки, написанные на чистой стороне. Эти строчки были написаны синей ручкой и очень корявым почерком. Также было видно, что ручка была плохая и человек писал, положив бланк на неровную поверхность. От этого буквы были совсем корявыми.
Я не узнал свой почерк. Я не помнил, чтобы писал эту записку. Но я прочёл две эти строчки и не просто вспомнил, как это было мною написано… Я прямо-таки оказался там… В моём родном сибирском городе в тот день и в том месте, когда писал эту записку. В тот день родилась моя старшая дочь.
Что я прочитал: «Я счастлив!!! Всех обзвонил. Мама приедит (написал слово «приедет» с ошибкой, через «и») во вторник. Спасибо за дочь!»
Я подумал: «Зачем я так написал-то? Как я мог написать с такой дурацкой ошибкой? Почему написал «спасибо за дочь»? Почему использовал это клише? Мне эта фраза совершенно не свойственна. Эту же фразу я услышал в какой-то песне… А если б родился сын, что, я не радовался бы, что ли?..»
Что я ещё увидел в этой записке? Я увидел человека, который всю ночь не спал. Беспрерывно звонил в роддом. Всем там надоел. Был несколько раз послан. Потом уснул под утро. Проснулся от яркого сибирского осеннего солнца, которое било в незашторенное окно. Сразу же подскочил. Позвонил.
Узнал, что родилась дочь. Засуетился. Всех, кого мог, обзвонил. После этого побежал давать телеграмму. Дал их пять или шесть штук… Кстати, тогда я это сделал в последний раз в жизни. После телеграмм я уже не давал… И на автобусе поехал к роддому.
Зачем я это сделал? Да просто хотел быть рядом! Хотя тогда же к ним в палату не пускали. И быстро не выписывали. Хорошо если через неделю можно было получить плотный свёрток и забрать жену из роддома. Присутствовать же при родах никому в голову не приходило. Никому!
Вот я тогда приехал, послонялся вокруг роддома, позаглядывал в окна, посмотрел на тех, кому уже кого-то в окна показывали. Посмотрел на тех, кому